Объективность - страница 69

. Специалисты по научной фотографии предупреждали ботаников, что в случае необходимости выделить в беспорядочном множестве деталей какую-либо отдельную деталь рисовальный карандаш или кисть превзойдут камеру. Более того, фотографии не были защищены от субъективности: «Фотографии не застрахованы от субъективных влияний: никогда два разных фотографа и две разные камеры не сумеют изобразить природу одинаковым образом»[205]. Это была фотография, поставленная на службу истине-по-природе, а не объективности.

Однако в целом ботаники конца XIX века гнушались фотографии и других механических способов создания образов растений, таких как Naturselbstdruck (автопечать, дословно – «природа запечатлевает себя сама») (ил. 2.24). Их использовали лишь в немногих флорах. Рассматривая в своей «Фитографии» (Phytographie, 1880) набор доступных методов ботанической иллюстрации, швейцарский ботаник Альфонс Декондоль (сын Огюстена Пирама Декондоля, ботаника, работавшего с Редуте) выражает свое недовольство и фотографией, и Naturselbstdruck, считая литографию и ксилографию более обещающими методами ботанической иллюстрации. Но никакая иллюстрация не может, с его точки зрения, сравниться с аутентичностью гербарного образца, каким бы высушенным и выровненным он ни был[206]. Людольф Тревиранус, профессор ботаники в Бонне и автор изданного в 1855 году трактата об использовании ксилографии для изображения растений, доказывал, что она выделяет форму и конституцию растений способом недоступным другим методам. Более того, заключает Тревиранус, какие бы методы ни использовал иллюстратор растений, он должен сохранять проницательность ботаника в выборе правильного образца и «в постоянном контроле за работой ремесленника, чтобы он выразил в точности его характерные части»[207]. Сто лет спустя типичная для ХХ века работа, посвященная ботанической иллюстрации, воспроизводит предостережения Декандоля и Тревирануса в отношении «по-идиотски буквальных» изображений растений. Художнику не следует рисовать цветки «чересчур точно», особенно в случае сильно изменчивых растений (например, орхидеи), чтобы случайно «не создать новый вид или разновидность»[208]. Пока ботаники отстаивали рисунки, представляющие характерную форму вида и даже рода, фотографии и другие механические образы отдельных растений во всем их своеобразии практически не привлекали к себе внимания. Здесь голос истины-по-природе звучал громче механической объективности.

Ил. 2.24. Природа запечатлевает себя. Автопечать листа, Alois Auer, «Die Entdeckung des Naturselbstdruckes», Denkschriften der Kaiserlichen Akademie der Wissenschaften, Mathematisch-Naturwissenschaftliche Classe (Vienna: Kaiserlich-Konigliche Hof- und Staatsdruckerei, 1853), vol. 5, pt. 1, p. 107–110, table 4. В этом нефотографическом методе механического самоотображения объект, который необходимо было воспроизвести, зажимался между медной и свинцовой пластинами, пока не оставлял оттиск на мягком свинце, который впоследствии мог быть отпечатан, как это обычно делали с медной пластины. Изобретатель этого процесса Ауэр хвалился тем, что он знаменует собой третий великий момент в культурной истории человечества после изобретения письма и наборного шрифта Гуттенберга: это было «открытие того, как природа может печатать себя сама» (ibid., p. 107).

Это не означает, что ботаники конца XX или даже конца XIX века занимались своей наукой с опорой на эпистемические ценности, более или менее схожие с теми, что отстаивал Линней. Объективность внедрилась в другие области ботанической практики. Например, это относится к введению в конце XIX – начале ХХ века «метода типов» с тем, чтобы придать устойчивость номенклатуре. На уровне вида данный метод закрепляет имя за индивидуальным (отдельным) образцом, называемым «голотипом» (или «типовым экземпляром вида»). Как правило, это первый образец, обнаруженный открывателем или «автором» вида. Этот образец не обязательно должен быть типичным для вида, который он представляет (и зачастую таковым и не является), но он как официальный носитель видового имени выступает последней судебной инстанцией по всем будущим вопросам, касающимся определения вида. Голотипы сберегаются с особой тщательностью, маркируются и хранятся в крупнейших гербариях мира. Именно туда должен обратиться ботаник, стремящийся прояснить таксономические вопросы, чтобы лично обследовать образец. Каждый голотип столь же уникален, как любая из картин Вермеера или Сезанна, и обладает почти такой же ценностью, по крайней мере для ботаников. Даже отломавшиеся фрагменты хрупкого, сплющенного, высохшего образца собираются и благоговейно хранятся в конверте вместе с самим голотипом (