– Ленка, кончай базар. Уже начинается, – шикнули на нас ребята.
Я не успела ответить, потому что вокруг захлопали.
…Думаю, организаторы вечера заранее программу не готовили. На сцене царила полная импровизация. Желающих прочесть стих или пропеть песню Высоцкого нашлось – хоть отбавляй. На наспех сколоченные подмостки по одному взбирались самодеятельные артисты. В основном, это были парни со своими гитарами. Исполнитель сообщал ведущему на ушко свое имя и название произведения, и тот в микрофон объявлял публике предстоящий номер. На подступе к сцене уже выстроилась очередь из желающих блеснуть талантом. Солисты отчаянно хрипели, пытаясь подражать певцу, а некоторые песни повторялись. К примеру «Кука» спели аж три раза, а «Гимнастику» – два. Но в целом, все было очень здорово. Зрители тепло приветствовали каждого выступавшего. Зал под открытым небом замирал, слушая знакомый до боли хит, и потом дружно рукоплескал. В ожидании следующего номера все умолкало, и лишь отдельные хлопки раздавались в тишине. Это народ шлепал распоясавшихся на закате самок комаров. Многие исполнители отказались от микрофона; он и вправду почти никому не пригодился: акустика здесь, у реки, у подножья гор, была потрясающей. Когда публика кричала «браво!», раскаты эха, как салют, долго сотрясали горы. Мне кажется, собравшиеся на поляне понимали, что сейчас здесь происходит: воодушевление, царящее на сцене, очередь из желающих выступить, овации зрителей и даже ответная реакция гор – все это глубокая дань памяти любимому артисту.
Под конец вечера меня сильно тронула одна исполнительница. После плеяды чтецов, певцов и музыкантов исключительно мужского пола, вдруг на подмостки вспорхнула девушка лет двадцати пяти, совершенно обычной внешности. Скорее, даже невзрачная. Худенькие плечи, жидкая косичка, выпуклые очки, никаких концертных нарядов – длинная трикотажная юбка и простая вязаная кофточка на пуговках. И голос-то не ахти какой сильный. Но спела без аккомпанемента так классно, что все заслушались. Пела она не о войне, не о горах, не о спорте, а о любви и разлуке. Девушка не старалась подражать парижанке, но проникновенное и женственное исполнение, пожалуй, слегка роднило ее с красавицей Мариной Влади. У выступавшей, несомненно, было музыкальное и поэтическое чутье и большой талант драматической актрисы. А песня была такая:
– Я несла свою беду
По весеннему по льду.
Надломился лед,
Душа оборвалася…
Она пела сердцем, видно, переживая свое. А я каждой порой вбирала каждое слово. До чего мне близка эта тема! Щеки запылали, и в груди стало горячо-горячо, словно близким пламенем огня опалило лицо, и жар достал до гулко скачущего, как красная конница, сердца. Костер трещал, искры отскакивали в разные стороны, долетая до зрителей. В этом свете рыжего зарева пела девушка. Не просто пела – страдала! Заламывала руки, в смятении трогала свой лоб, содрогалась от тяжелых придыханий, больше похожих на беззвучные рыдания, и… задевала самые тонкие струны девичьих и женских душ, волею случая попавших на концерт.
– Тоже, видать, натерпелась дивчина от мужиков, – шепнула мне Алена, смахивая слезу, – и проворчала по-бабьи: – Я всегда говорила, от них одни только беды.
Публика долго не могла угомониться. Я тоже отбила себе все ладошки, аплодируя стоя, вместе со всеми. В зрачках зрителей отражались благодарность и язычки пламени от высокого костра.
