Но факт был на лицо — я вырулила на очередном заносе судьбы. И теперь была готова сказать женщине, которая меня родила, «спасибо и прощай». Кто-то бы спросил у меня — зачем? А я бы ответила — она моя мать. Да, жестокая. Да, невыносимая. Да, она никогда меня не хотела и не любила.
Но она была моей мамой. Самым родным человеком в этой вселенной. И я не могла просто отмахнуться от неё, взращивая свои обиды. Я хотела быть выше всего этого дерьма.
Мне нужно было сделать всё по-человечески!
Я не была чудовищем. И не хотела им становиться.
Поэтому сразу же после всех организационных мероприятий, я поехала на автовокзал и купила билет до своего посёлка. Села в автобус и полтора часа в пути крутила в голове порядок тех правильных и нужных слов, которые я должна была сказать маме на прощание. Отрепетировала всё от и до.
А перед металлической оградой дома замерла и минут десять пыталась усмирить разбушевавшиеся нервы перед встречей с неизбежностью. Выдохнула. Сглотнута прогорклый ком тоски по тому, что никогда между мной и ею не случится.
А затем дёрнула на себя замок.
И ничего.
Заперто.
Ещё дважды я проверила дверь, но результат остался прежним и нулевым.
Вскинула руку, пальцы сами коснулись звонка и вдавили кнопку. Затем снова и снова, пока в глубине двора я не услышала звук открываемой входной двери. Это мать вышла на крыльцо.
Скрипнула третья сверху ступенька.
Зашелестел гравий под ногами её утеплённых галош.
Повернулась завёртка.
— Мам..., — начала я и задохнулась, увидев её красные, залитые яростью и алкоголем глаза.
— Заткнись, — рявкнула она, скалясь и обнажая дёсны, — и чтобы я никогда тебя больше не видела! Ты поняла меня? Моя дочь Ира давно умерла. А ты просто ничтожество. Всегда для меня им была, есть и останешься! Пошла отсюда! Пошла...
И швырнула на землю куцый чемодан, из которого криво и косо торчали какие-то вещи. А затем и белый измятый конверт.
— Тварь! — добавила она на прощание и с громким лязгом захлопнула между нами дверь.
Отныне у меня больше не было дома...
9. Глава 8 – В огне
Вероника
Не знаю, сколько ещё я простояла у кованных ворот, пока до меня наконец-то не дошло, что именно сейчас случилось. Мать меня выгнала. Совсем. И навсегда.
Что я чувствовала? Это была скорее адская мешанина из опустошения, облегчения и страха перед, покрытым мраком, будущим. Теперь я была сама по себе, одиноко стоящей на бесконечной дороге своей жизни. Никому не нужная...
И почему-то именно сейчас, держа в руках побитый временем чемодан, я поняла, что плачу не потому, что моя мама сожгла между нами последний шаткий мост, а потому, что в памяти зачем-то всплыли слова моего самого страшного предателя:
— Я всегда буду рядом, Истома. И больше никому не позволю причинить тебе боль.
Лжецы!
Беспринципные обманщики! Одна меня зачем-то родила, беря на себя обязательство быть матерью, а не просто биоматериалом, хотя заведомо знала, что с треском провалится по всем фронтам. Второй же так проникновенно смотрел мне в глаза, прекрасно осознавая, что каждое его слово просто пшик. Они оба оказались пустышками.
И неважно под каким соусом мне подали всё это дерьмо. Верующая и грешник. Но какой прок от этой веры, если у человека нет совести? Ты можешь хоть до посинения ходить в храм, повязывая на голове платок, жечь свечи и смотреть на иконы со слезами на глазах, взывая к богу, но в чём смысл, если внутри тебя живёт дьявол?
