– Костик, – зовом разразился мужчина, – Костик, ты где?
Родион бодрым шагом последовал в зал, куда его вели жирные капли. Войдя в комнату, он вдруг перенес пронзительную боль в груди, где-то рядом с сердцем. Он скорчился и побледнел, словно что-то резануло его изнутри. Набравшись сил, в припадке жара мужчина все же сделал шаг вперед и поднял взор. Посреди комнаты лежало обездвиженное тело Костика, а вокруг него – лужица сиреневой субстанции, от которой лоснилась клочковатая черно-белая шерсть. Запрокинутая назад голова со слегка раскрытыми веками так и намекала на то, что жизнь угасла в этом исхудалом теле. Родион припал на колено и коснулся животного, но, ощутив липкую слизь, отпрянул. Верх взяла нежданная брезгливость, покидавшая его в те минуты эйфории, когда, вкушая сочные плоды охолодевших трупов, он сбрасывал с себя груз уязвимости к сопревшим особям, что порывались в его особый мир.
Он замычал, в психозе отвернувшись, отстранился и ничего не мог сообразить. Затем достал мобильный телефон, открыл в нем список номеров и пролистал вниз, до имени «Ветеринар Елена». Палец замер над значком зеленой трубки. Родион посмотрел на спортивную сумку и снова уронил взгляд на номер ветеринара. Выключив телефон, он положил его в карман и в неистовстве затопал по квартире. Должно быть, бесконечные шаги и громкие удары трости о пол выбивали из соседей снизу остатки выдержки.
Вскоре Родион зашел в кухню, открыл чайный шкафчик и достал из него пузырек с чистым спиртом. Открутив крышку, он вылил половину содержимого в граненый стакан, стоявший возле обугленного чайника на подоконнике, застеленном порыжелыми газетными листами. Разбавив спирт водой, он выпил его, не моргнув и глазом. Затем он кинулся к аптечке, открыл ее и принялся что-то искать, в припадке плывшего рассудка, выкидывая неугодные ему лекарства. Родион закричал в неврозе и снова бросился к пузырьку со спиртом. Вылив остатки содержимого на руки, он тщательно растер их, затем натер похолодевшее от ужаса лицо и вернулся в комнату, где на полу все также недвижимо находилось тело любимого питомца, которому не было и трех лет. Родион смотрел на Костика и вспоминал, как подобрал его у порога морга; как тот просился на руки, мяукал и мурчал; как он беспечно ластился, выпрашивая пищу, или то, как он приходил к нему ночами и ложился в ногах, кусая перед этим его пальцы. Воспоминания о котенке, спасшем его от одиночества после смерти матери, били в самое сердце, но заставляли действовать решительно. Родион расстегнул сумку и поставил ее рядом с Костиком, а сам наклонился к нему и аккуратными движениями проспиртованных рук пролез под скользкое тельце. Он отделил кота от ламината, пропитанного чем-то клейким и пахучим, как незрелый кориандровый плод. Поместив Костика в сумку, взглянул на него еще раз, а после застегнул ее и ушел в ванную. Родион, посмотрел на себя в зеркало. Его лицо не отражало тех эмоций, что бушевали в душе. Он был опустошен, как будто обескровлен. Он тщательно вымыл руки, затем умылся и вернулся в комнату, запятнанную мраком зашторенных окон.
Родион вызвал такси, оделся, взял сумку и спустился к подъезду. Ждать долго не пришлось, машина приехала быстро. Родион сел на заднее сиденье, а сумку положил себе на колени.
Поглощенный скверными домыслами, он вырывался из лихорадочной яви, боролся с собой, как делал это в минуты черствой изоляции, придуманной в тенистых уголках своего подсознания. Ощущая леденящую вены дрожь, Родион терялся в забвении, подобно вымыслам в голове, нагрянувшим в рассветных видениях. Он пребывал в упадке, и слабость, хлынувшая в голову, хлестала жесткой плетью, не позволяя дать себе очнуться.
