– Славно поработали, Фробишер.
Его голос донесся до меня из глубины коридора. Я закрыл дверь и с огромным облегчением перевел дух. Забрался обратно в постель, где моя укрытая болотно-влажными простынями аллигаторша вонзила мелкие зубки в свою юную жертву.
Мы начали было буйно осыпать друг друга прощальными поцелуями, когда, будь я проклят, дверь снова со скрипом открылась.
– Кое-что еще, Фробишер!
О Матерь Всех Нечестивцев, я не запер дверь! Эйрс дрейфовал в сторону кровати, словно остов «Геспера»{44}. И. скользнула обратно под простыни, пока я издавал отвлекающие недоуменные звуки. Слава богу, Хендрик остался ждать снаружи – случайность или тактичность? В. Э. нашел край моей кровати и уселся там, всего лишь в нескольких дюймах от той выпуклости, которую являла собою И. Теперь, если бы И. чихнула или закашлялась, даже старый слепой Эйрс все понял бы.
– Щекотливый предмет, так что выложу его напрямую. Иокаста. Она не очень-то верная женщина. В супружестве, я имею в виду. Друзья намекают на ее неосторожность, враги сообщают об интрижках. Она когда-нибудь… по отношению к тебе… понимаешь, о чем я?
Умело придал жесткости своему голосу:
– Нет, сэр, не думаю, чтобы я понимал, к чему вы клоните.
– Да избавь ты меня от своей скромности! – Эйрс наклонился ближе. – Моя жена когда-нибудь делала тебе авансы? А, парень? Я имею право знать!
С трудом сдержался: был на волосок от припадка истерического смеха.
– Я нахожу ваш вопрос до крайности бестактным.
Дыхание Иокасты увлажняло мне бедро. Она, должно быть, жарилась заживо под своими покровами.
– Я не стал бы приглашать к себе никого из «друзей», кто распространяет такую грязь вокруг этого имени. В случае миссис Кроммелинк, скажу откровенно, такое предположение представляется мне настолько же немыслимым, насколько отталкивающим. Если… если, в силу какого-то, я не знаю, нервного срыва она вынуждена была вести себя так неуместно… что ж, если честно, Эйрс, я бы спросил совета у Дондта или поговорил бы с доктором Эгретом.
Софистика создает чудесную дымовую завесу.
– Значит, ты не собираешься ответить мне одним словом?
– Я отвечу вам двумя словами: «Разумеется нет!» И очень надеюсь, что теперь этот вопрос закрыт.
Эйрс молчал, позволяя долгим мгновениям медленно утекать прочь.
– Вы молоды, Фробишер, вы богаты, у вас есть мозги, и, как ни погляди, у вас далеко не отталкивающая внешность. Я не вполне понимаю, что вас здесь удерживает.
Прекрасно. Он становился сентиментальным.
– Вы – мой Верлен.
– В самом деле, юный Рембо? Тогда где же твоя «Saison en Enfer»?[32]
– В набросках, в черепе, у меня в нутре, Эйрс. В моем будущем.
Не могу сказать, исполнился ли Эйрс благодушия, жалостливой ностальгии или презрения. Он ушел. Я запер дверь и в третий раз за ночь забрался в постель. Фарс в спальне, когда он происходит на самом деле, невероятно печален. Иокаста, кажется, обозлилась на меня.
– Что такое? – прошипел я.
– Мой муж тебя любит, – сказала, одеваясь, жена.
Зедельгем весь поскрипывает. Водопровод шепелявит, словно престарелые тетушки. Думал о своем деде, чья своенравная яркость не коснулась поколения моего отца. Однажды он показал мне акватинту с неким сиамским храмом. Не помню его названия, но с тех пор, как века назад последователь Будды прочел на том месте проповедь, все разбойные владыки, тираны и монархи этого королевства добавляют к нему мраморные башни, пахучие древесные питомники, позолоченные купола с роскошной росписью на сводчатых потолках, вставляют изумруды в глаза статуэток. В тот день, когда этот храм сравняется наконец со своим двойником в Стране Чистоты, так гласит предание, человечество исполнит свое предназначение и само Время подойдет к концу.
