– Прошу за мной, госпожа Аямако, – говорила она так же на соголдском, поэтому её это «госпожа» больше переводилось как «женщина с очень высоким социальным статусом», что-то вроде «леди» или… хм.
Тут лучше оставить слово непереводимым, так что «кайко». Аямако-кайко. Хоть где-то моё имя звучало нормально и вливалось в поток слов и названий созвучием.
Мы уже шагали обратно в фойе к громадной мраморной лестнице на второй этаж.
– У неё такой акцент сильный, что я её совсем не понимаю, – пробурчала на костнийском Фрея, – даже твоё имя вышло какое-то кривое.
Я шла за женщиной, думая о другом.
– Во-первых, ты учила костнийский вариант произношения, который сам по себе не особо верный, – решила объяснить ей, – во-вторых, соголдские города немного более своеобразные и обособленные. У них в столице живёт больше людей, чем в остальных городах вместе взятых. В-третьих, она северянка, а у них большинство слов отличаются от местных, и его официально считают наречием той части страны. Это так же, как изучать онтелбанский, зная костнийский язык – они очень похожи звуками и некоторыми словами, однако понять и тот, и тот может только человек, который изучал костнийский в сознательном возрасте, то есть учил его, не говоря на нём с рождения. Костна изменила изначальный язык Онтелбании, но, можно сказать, не создавала ничего нового.
Фрея заинтересованно глядела на меня, кивая и неожиданно не отмахиваясь со своим безразличием к такому. Раньше она называла меня нудной.
– Это круто, хотя я и пыталась понять, чего там они порыкивают, эти онтелбанцы. Но там только путаница какая-то получилась, – она зевнула, – в Цвейне и Соголде работает точно так же?
Я мотнула головой и вошла в открытую перед нами двустворчатую дверь.
– Нет, они, в отличие от нас, ничего не меняли, поэтому центральный диалект Соголды – это и есть язык Цвейны, – ответила ей и вошла в такую же возвышенную и по-королевски обставленную спальню.
– У вас есть комнаты с двумя кроватями? – спросила у управляющей.
Она медленно кивнула, думая для чего мне такое.
– Я и бабку твою мало в чём понимаю, – хмыкнула подруга, – она так быстро тараторит, что успевать за ней не могут и мои мысли. Вот Тинго и Эрн специально говорили медленно, чтобы я могла тренироваться.
– Прошу за мной, Аямако-кайко, – указала женщина, – у вас есть ещё какие-то предпочтения для комнаты. Я смогла бы организовать их прямо сейчас.
Мы топтались вдоль широкого коридора, уставленного вазами и увешанного картинами. Как какой-то музей или дом искусств.
– Нам нужно два письменных стола, кресла к ним и… – вот тут я застыла перед открытой дверью в комнату, где проводилась уборка горничными, и выдохнула.
– Я тоже хочу эту комнату, – опередила меня с бегом до открытого сейчас широкого балкона Фрея, – тащите сюда вторую кровать и больше ничего не надо!
Она казалась счастливой даже от такой мелочи, как блеснувшее меж двух складных створок в пол ранне-вечернее синее небо. Я же оглядела одну большую двуспальную кровать с балдахином от комаров, дверь в туалет и ванную и сказала:
– Это комната для кого-то подготавливалась? – сделала шаг за подругой, свешивающейся всем корпусом с парапета балкона, – здесь столько прислуги.
– Она задумывалась вашей, кайко, – удовлетворённо улыбнулась мне управляющая, – вы уверены, что сюда нужно два стола и ещё одну кровать? В этом крыле ещё двадцать шесть подобных спален для гостей.
