– Ничего себе! И что же, никто не знает, куда они уходят?
– Не-а! Пропадают в северных лесах, и никто их больше не видел.
– Да-а-а…
Что еще сказать, как женщину утешить, Нетрой не знал. Ему вдруг подумалось, что и ее муж, или, может, сын ушел с теми, неизвестными, и не вернулся. Женщина и сама понимала, что ничем он помочь ей не в силах, потому к разговору интерес утратила, замолкла, задумалась.
Феликс старую, читанную ранее Литературку и, повернувшись спиной к киоску, продолжил свой поход вдоль по Мухинской. Через десяток шагов он заметил торчавший из земли, сбоку от тротуара, дюймовый металлический стержень. Он потрогал его острым носком модельной туфли, заметив, что арматура шатается, схватился за нее рукой, поднатужился и выдернул наружу. Прут оказался увесистым и не слишком длинным, сантиметров в тридцать пять – самое то, что нужно. Отмахнуться в случае чего, если кто слова доброго не понял. Он закатал прут в газетку, сунул сверток подмышку и, чего уж, почувствовал себя значительно уверенней.
После разговора с киоскершей, настроение Нетроя снова изменилось, второй раз за прогулку. Шел он теперь не только любознательно, но и куда как критичней глядя по сторонам, и то тут, то там видел следы медленно вызревавшего местного апокалипсиса, про который рассказала женщина. Видел он и покосившиеся столбы, и завалившиеся заборы – где они еще были. В большинстве же своем домохозяйства стояли неогороженными. Дома виделись сплошь одноэтажные, все – деревянные, бревенчатые либо обшитые вагонкой. А иные, словно крыши сараев, полностью укутаны рубероидом под тонкую планку. Ну, что? Зимы здесь долгие, ветра сильные, значит, такая защита от них спасает.
Роль декоративных насаждений повсеместно играл кудрявый, раскидистый бурьян в стадии созревания. В одном месте он встретил дом, который стоял, как полузатопленная баржа, один его край ушел глубоко, по окна, в землю, другой, наоборот, задрался кверху, – корма кормой. А напротив него, на другой стороне улицы нависла над тротуаром бревенчатая темно-серая двухэтажная почта, про которое ее предназначение свидетельствовала большая вывеска в традиционных цветах. Почту, уперевшись одним концом в кювет, а другим в карниз под самой крышей, поддерживали в устойчивости бревенчатые контрфорсы. Привыкшая к обстановке публика заходила внутрь, не замечая этой обстановки всецелой ненормальности.
Кстати, в проходах между домами, в глубине застройки, Феликс разглядел добротные кирпичные двухэтажные дома, и довольно много, – видимо, до центральной улицы, до ее реконструкции, просто почему-то не доходили руки. Экзотику соблюдают, решил Нетрой. Дома частные, за каждый индивидуальный хозяин в ответе.
Машины, проезжая по немощеным улицам, поднимали облака пыли, и те клубы долго висели над палисадниками, постоянно висели, лишь ветер потихоньку сносил их то в одну, то в другую сторону. Из-за той пыли все вокруг казалось присыпанным светло-бежевой пудрой, ее запах даже перебивал порой вонь железной дороги. Люди, выходившие из проулков, были похожи на мельников – все в белой посыпке. Многие были в респираторах или закрывали лица платками. Нетрой почувствовал, что мотив неизбывной, не рассеиваемой тоски, который он улавливал всю дорогу, начинал его утомлять. Однако, будь что, решил пройти Мухинскую до самого конца. До «упрись» хоть во что-то. Ведь должен же быть и у нее край? Должен. Ему страстно хотелось заглянуть за него и узнать, неужели и там все то же?
