Жуткие гады из прошлого научились подкрадываться сзади. Ими больше не управляет смех и кураж. Они не подчиняются желанию «напугать», они пугают… Ползучий старик был идеей того, кто вызвался изображать его в тот вечер. Толик (чей-то младший брат из их компании) соединил байки про останки и секретные переходы под землей. По его легенде (лучшей из тех, что обжились вокруг странных ям) ползучий старик собрал себя сам из множества отдельных частей тел и передвигался по тайным ходам, надеясь заманить туда какого-нибудь глупого подростка.
Этот образ наделили ловкостью, чутьём, способностью перемещаться с немыслимой скоростью и, конечно, кровожадностью. На то, чтобы легенда потеряла определённого автора и стала любимой байкой среди школьников, ушло всего пара месяцев. Квадратный Хныч тоже знал её, поэтому гонки вдоль территории завода теперь сопровождались выкриками о, настигающим его трусливую задницу, старике. Но и этого оказалось недостаточно…
Дождь всё набирал силу и долбил по стеклам с таким остервенением, будто пытался проникнуть в дом, чтобы испугать, обидеть её. Его жестокая неумолимость казалась Соне знакомой.
Неожиданно дальнейший план действий выстроился в голове: нужно быстрее покончить с письмом, сжечь его и запить тревогу. Запить тревогу и отметить долгожданный ответ по страховке. В конце концов, с утра это был её день! И если бы чёртов почтальон не принес ей смердящий кусок прошлого в неподписанной плотном конверте…
Она уже делает шаг в сторону комнаты, но совсем ненужная мысль успевает влететь в голову на всём полном решительном ходу: что если ползучий старик знает ход из грязных ям в её дом, что если она зайдёт в комнату и увидит, как он выбирается из листа, исписанного мелкими обиженными строчками? Нелепый образ застывает перед глазами и чем дольше она стоит, тем больше действий по освобождению производит белёсое гуттаперчевое тело. Когда она всё же решается войти (вбежать!) в гостиную мысленный фантом уже замер в кресле, пружинно готовясь к прыжку…
Никого. Софья опускается в пустое кресло и тут же впивается взглядом в последний листок. Больше ни секунды она не позволит своему воображению гулять по домыслам.
«Когда я узнал о нём, к страху, что вы нагоните и побьёте меня, прибавился ужас оказаться на территории и бежать вдоль ям… Этот страх мучил меня недолго, потому что сбылся быстрее, чем я превратил его в манию. Стоит ли мне вас за это благодарить, как ты думаешь? Наверное, будь ты моей матерью, к которой я пришел в замаранных дерьмом штанах, ты бы прокляла чёртову шайку. В тот вечер она о вас узнала и, будь уверена, она так и сделала.
Милая Соня, теперь позволь узнать тебя немного лучше: как сильно ты доверяешь своим глазам, слуху, ощущениям? Через что ты воспринимаешь мир с большей достоверностью? Я хочу узнать это, чтобы тут же поделиться с тобой своим феноменом – феноменом того вечера.
Видишь ли, несмотря на все ваши старания по организации для меня этого праздника в моей памяти отложились (подходящее слово) только ощущения: как горело от вечернего холода горло, когда я вдыхал сырой воздух, пытаясь отдышаться. Как на лодыжке сомкнулась рука (глупый маленький уродец, я был уверен, что это старик!) И как штаны неожиданно отяжелели сзади (как раз там, где ты ощущаешь мерное покачивание своих ягодичек в узких джинсах). Будто весь накопленный страх упал из головы в желудок, проскользнул по розовым кишкам и вышел наружу тёплой кучкой.
