– А мы и не поговорили, да? – с сожалением шепнула Инна, когда Троицкий поднялся с места, выпустив из ладони её горячие сухие пальцы.
Готовясь к спектаклю, он не мог преодолеть тяжелого чувства, как бы послевкусия по уже случившемуся и непоправимому. Его будто рассекли надвое. Одна половина всё еще смотрела спектакль из зала, растревоженная близостью Инны, но другая – уже была на сцене и страдала от одной мысли: чтó предстоит сейчас вынести на её суд. Позорно, конечно, но куда денешься, если ты зависим не только от постановки, от партнеров, но и от собственных интонаций в спектакле, уже перевалившем за двести. И его самые худшие предчувствия сбылись. Мало того, что на сцене всё шло по наезженной колее, так тут еще молодое дарование распустилось и такое стало нести, приправляя текст грязными шуточками, что Троицкому пришлось буквально вытолкать его за кулисы. «Если ты сейчас же не прекратишь, – шипел он, прижав дарование к стенке, – вылетишь из спектакля». – «А мне плевать», – нагло заявило ему юное дарование, – вас самих давно пора в богадельню“. Троицкий расшиб в бешенстве кулак о стену и поплелся доигрывать спектакль. „Ну и поганец, – сжимал он ушибленную руку, – и ничего не поделаешь, теперь его время, черт бы их всех побрал, теперь все мысли у молодых да ранних только о деньгах. Уж очень им хочется поскорее крутую иномарку и стильную квартиру для фотосессии какого-нибудь модного фотографа. А сами? Изобразят что-нибудь бойко, иногда остроумно, и всё кого-то пародируют и не стесняются, пародируют уже и самих пародистов. Главное, напор, наглость и никаких сомнений – с выдумкой, легко и без особых затрат. А спроси – ради чего? Скроят обиженно-удивленную физиономию и пожмут плечами: «А мне плевать».
Странно, думал он, странно. Не помню… не важно мне было… где жил, как одевался, что ел – себя тогда не помню: помню тех, с кем ссорился, спорил, дружил, кого любил, кто казался недоступным, загадочным, кто чужим, кто опасным. И не было мелочей. Всё, что случалось за день, разрасталось до размеров космических. Каждый шаг, каждый поступок – не я, не только я… будто что-то искало случай – через тебя – осуществится…
После спектакля дверь гримерки приоткрылась. «Ты один?» Пухленькая блондинка в ситцевом халатике, проскользнув, повернула в двери ключ. «Я пришла сказать, Петю скрючил радикулит, он не уйдет на ночь играть в преферанс. Мне придется сидеть в номере. Но я скучаю». Она щелкнула выключателем. «У меня есть полчаса. Иди ко мне». Вспрыгнула на диванчик и расстегнула халат. «Ну, иди же, не теряй время. Я скучаю». – «Прости, мне нездоровится». – «Не притворяйся, знаю я тебя». – «Не сегодня». – «Я хочу». – «Отвали, подруга». – «Ах ты, лентяй», – возмутилась она и потянулась рукой к его брюкам. «Да отстань ты, – оттолкнул он её руку. – Всё, хватит! Иди отсюда. Давай, давай», – он схватил её за плечи и, приоткрыв дверь, мягко вытолкнул в коридор. Подождал, послушал и помчался в дежурку. Пролистнул старую книжку – набрал номер кафе, заказал столик. Он был на взводе. Перевернул страничку и наткнулся на телефон Алены. Не долго думая, позвонил – просто так, импульсивно.
– Алёна?
– Да, слушаю.
– Не узнаешь?
– Нет. А кто это?.. (Долгая пауза) Ты?! Что случилось?
Он хотел ей рассказать об Инне, но вспомнил, что для Алёны это не самое приятное воспоминание.
– Да ничего. Вот позвонил… и всё.
