– Мне лучше знать, при чем! – она видела, что находившиеся за сценой сотрудники с интересом слушают. – Беги я сказала!
– Хорошо, я пойду, но прошу Вас не кричать и не бросаться словами!
– Что? – она буквально задохнулась от ярости. – Подумаешь, недотрога! Я сама пойду!
И она бегом бросилась по коридору к гримерной артиста. Влетев в нее и видя изумленный взгляд артиста, она красная и взвинченная, еле переводя дух, стала уговаривать его немедленно выйти на сцену. Удивленный ее появлением и состоянием, он попытался объяснить ей, что еще не готов, но она. ссылаясь на Коренева, убедила-таки его.
Ради его внеочередного выступления, Афанасьеву пришлось спешно изменять сценарий, предупреждать об этом ведущего и извиняться перед артистами, уже стоявшими за кулисами и ожидавшими объявления ведущим их выхода на сцену.
Певец выступил и уехал. Никто, кроме нескольких человек, знакомых со сценарием, никаких изменений не заметил. Мероприятие продолжалось …
Она вернулась в зал с небывалыми ранее ощущениями. С одной стороны, она вроде бы добилась своего, выплеснув на Афанасьева накопившуюся в ней зависть и ненависть к нему, такому всегда выдержанному, спокойному, «правильному»; а, с другой, ей не удалось добиться своего, сломать его.
– Не может быть. Нет, не может быть, – убеждала она себя, отвлекаясь от хода мероприятия, и вглядываясь в Афанасьева всякий раз, когда он по прежнему спокойный и собранный, время от времени появлялся в боковом проходе зала, отдавая поручения сотрудникам или что-то спрашивая у них. – Не может быть, чтобы он не был потрясен происшедшим, не сломался под гнетом намеренно произнесенных ею в его адрес слов. Или он действительно «толстокожий»?
Она чувствовала, как нарастает в ней злоба. Злоба на саму себя, злоба на Афанасьева. А тут еще коллеги, сидящие рядом с ней, кто с умыслом, а кто и без, подливали масла в огонь. Они время от времени, говорили ей, что ей повезло с таким заместителем, умело управляющим ходом мероприятия, и, как бы невзначай, напоминали, что, не будь Афанасьева, разве бы могла она сидеть в зале, вместо того, чтобы как прежде метаться из зала за сцену и обратно.
Радовало ее только то, что сидящие за ее спиной ее первые заместители, слышали это.
– Пусть позлятся, что не о них речь, – думала она. – Может, начнут-таки, бороться с Афанасьевым, вместо того, чтобы бороться против нее.
Решив усилить зависть первых заместителей, улучив момент, она, как она считала, величественным жестом – согнутой в кисти рукой, указала появившемуся на мгновенье в зале Афанасьеву, на свободное через одно от нее место, освобожденное ушедшим с мероприятия одним из ее коллег. Любой, она это знала, из сотрудников был бы рад этому. Однако, Афанасьев отрицательно покачал головой и, приподняв руку с текстом сценария, вновь ушел за сцену.
Это окончательно добило ее, накатившая волна злобы окончательно поглотила ее.
– Не хочет, занят, – понимая, что она не справедлива к Афанасьеву, но вся во власти охватившей ее злобы, подумала она. – Корчит из себя делового. Ну, погоди, же!
Мероприятие, как и планировалось, закончилось в срок.
Уезжая, Коренев отметил, что это было успешное, хорошо продуманное и организованное мероприятие. В свою очередь Хорошилина попросила поблагодарить всех задействованных при его подготовке и проведении, особенно выделив Афанасьева.
– Как бы, не так, – пообещав, зло подумала Зинаида Евдокимовна, – обойдется он …
