– Так было в прошлом.
– Не означает ли это, что настала пора для новой Торы? – спросил Герц Минскер.
Некоторое время все молчали.
– Какая Тора? Иисус Христос велел подставлять другую щеку, а христиане две тысячи лет убивали друг друга. Даже папы вели войны и проливали реки крови, – сказал Моррис Калишер.
– Так, может быть, нам нужна третья Тора?
– Какая польза от третьей Торы? «Не слова важны, но дела»! – вскричал Моррис Калишер. – Факт тот, что евреи за две тысячи лет не пролили ни капли крови. Наоборот, проливалась их кровь.
– Дай им власть, дай им получить Израиль, и они пойдут войной на арабов.
– Я не сионист.
– Правда в том, что религия, как и наука, едва вышла из пеленок, – сказал Минскер. – Все Торы полны резчайших противоречий. Возьмите, например, нашу. Вот здесь написано «не убивай», а дальше: «И истребишь все народы». Вот здесь – «не кради», а здесь – «вкушай богатство врага твоего». Здесь – «не прелюбодействуй», а там тебе велят брать женщин врага. И вот так со всеми заповедями. Религия вообще никогда не занималась природой человека и обстоятельствами. С самого начала священники толковали о приходе Мессии, потому-то люди к ним и тянулись. «Бхагавадгита» – великая поэтическая книга, но и она, как религия, непоследовательна. Моя позиция такова: Бог, как и наука, не открывает Себя всем и каждому. Закон гравитации не открылся Ньютону в горящем кусте. Надо искать религиозные истины точно так же, как ищешь законы природы. Фактически те и другие суть части одной и той же истины.
– Как ты ищешь религию?
– Есть способы.
– А пока-то что делать?
Зейнвел Амстердам, компаньон Морриса Калишера, тоже пытался что-то сказать, но ему и рта открыть не дали. Остальные женщины, за исключением Минны, даже не пробовали вмешаться в дискуссию. Броня откинула голову на спинку стула, отдыхала от тяжких дневных трудов. Сил едва хватало, чтобы не заснуть. Она была из тех красоток, что в любых обстоятельствах остаются хороши собой. Похудевшая и усталая, она выглядела лишь моложе и привлекательнее. Привезенное из Варшавы черное платье уже вышло из моды, но ей оно шло. Из украшений у нее сохранилась только нитка жемчуга, которую она и надела. Броня казалась свободной от любых амбиций. Что ей за дело до этой дискуссии? Она совершила грех и понесла наказание. Вполне отдавая себе отчет, что Минна строит глазки Герцу, она поняла, зачем та повела его смотреть портрет. Но Броня бросила двоих детей в Варшаве на произвол нацистов, а перед этой трагедией все прочие проблемы блекли. Женщины молча смотрели на нее. Искали хотя бы один изъян, но все было безупречно – нос, рот, шея. В Америке она легко могла бы стать манекенщицей, но у нее даже мысли такой не возникало, да если б и возникла, она бы ее отмела. В респектабельном доме, где она выросла, на манекенщиц смотрели сверху вниз, как на уличных девок. Броня совершила один тяжкий грех: бросила Владека и детей и вышла за Минскера. Она сравнивала себя с насекомыми, которые в брачную пору взлетают ввысь, некоторое время парят в сексуальном экстазе, а затем вмиг обрекаются смерти. Время от времени Броня легонько посапывала, словно во сне, потом резко прекратила и извинилась:
– О, я ужасно устала, а здесь так уютно.
– Может, приляжете на мою кровать? – спросила Минна. – Усталость есть усталость. Стыдиться тут нечего.
– Нет, спасибо. Пока я сижу здесь, все хорошо.
