Обманы восприятия - страница 4

– Старцев, а у тебя не было такого… ты предчувствуешь свое будущее, или… как бы это сказать… все события с тобой уже когда-то случались, и ты знаешь, чем это все закончится?

– Дежавю. У тебя усталость мозгов, выспаться надо, – ответил лениво друг.

– Меня в последнее время сны мучают, будто я закапываю в землю крохотные розовые гробики, а из них слышатся стоны, плач, но не детский, а какой-то старушечий, – лихорадочно говорил Виктор. – Во сне остро понимаю: замешан в гадком преступлении. Огромной лопатой зарываю улики и боюсь – раскроется мое злодеяние! Иногда копаю не сам, а даю команды людям в белых халатах, чтобы те копали глубже, но еще того хуже – чувствую мерзкий запах Зойки, вредной продавщицы рыбного ларька, – шипел он таинственно. – На меня смотрят дети, их я не вижу, но знаю точно: это девочки. Они клюют и царапают мое тело острыми загнутыми когтями.

– А вот теперь дежавю у меня… – задумчиво сказал Максим. В его памяти всплыл странный рассказ: «Она мокла под дождем, пока он писал свои полотна. В коляске орал ребенок».

– Однажды – и это уже не сон – в мамином шкафу я наткнулся на коробку с детскими вещами. Прикинь, они были розовые, девчачьи, точно не мои! Да еще ленты, словно змеи, опутали меня тогда. Помню их скользящее прохладное касание, – рассказывал Виктор, думая, что его внимательно слушают.

– Незнамов, сны, в которых ты зовешь свою мамочку и ищешь выход из туннеля, тебя уже не преследуют? – съязвил Макс.

– Ты о той мрачной картине, что висела у нас в зале? – уточнил Виктор. – Ты тогда еще впялился в нее и замер… Луна в ней светила и притягивала. А может, о том случае, когда мы заблудились в туннеле, или, как его еще называли, в «заброшках»? Если честно, я ничего не помню про тот туннель. Мне стало трудно отличать явь от грез. Вот крутится в голове, что отец упрекает мать, будто она ни разу не навестила могилки. Чьи могилки? Нет, все же это мне привиделось, – говорил Виктор вполне серьезно, не замечая, что товарищ скептически слушает его излияния.

– Не помнишь туннель? А розы? – округлив глаза, притворно возмутился Максим. – Ты их у матери из вазы стащил! Мы договорились цветы возложить солдатам на могилы! А еще ты спер из дома колбасу и конфеты. Конфеты мы слопали, а вот портфель с колбасой ты потерял. Эх, сейчас бы я съел кусочек! – сказал он, сглотнув слюну. – На Лопатинском кладбище тебе чего-то привиделось, ты испугался, вот портфель и бросил… Мать тебя за него долго пилила.

Грузный Максим быстро встал и уже вполне серьезно спросил:

– Ну хотя бы помнишь, как Шугуровка разлилась?

– Про Шугуровку – смутно, а вот про остальное – убей, не помню! Колбаса, розы, портфель, могилы солдат… нет, не помню, – Виктор печально вздохнул.

Максим посмотрел на друга, безмятежно растянувшегося на диване, и, заглянув в его серые глаза, мало что выражающие, все больше и больше раздражаясь, рассказал:

– После наших хождений по кладбищам и после того, как мы застряли в туннеле, ты сильно изменился. Училку нашу забыл, мою маму не узнал и возненавидел птиц. Однажды связал голубя и пытался ножницами срезать ему когти. Зойка застукала тебя за этим занятием и такой хай подняла! Тебя спихнули в санаторий. Ну а потом предки твои умерли. Вот только странно, ты не знаешь, где их похоронили?

– Зойку отлично помню, – оживился Виктор, – мы тырили у нее из ларька ящики, чтобы по пожарной лестнице на крышу вонючего дома забираться. Помнишь, как она любила нас пугать: в вонючем доме, в квартире номер шесть, бродят привидения, – сказал он мерзким Зойкиным голосом. – Кстати, до сих пор не могу видеть в магазине синюшные скрюченные куриные лапы. Аппетит пропадает.