Обманы восприятия - страница 6

Мозг, изъеденный деменцией, вытворял чудеса – хрычовке повсюду мерещились воры! Особо ценные вещи были припрятаны ею, обезумевшей от долгой жизни, под тяжелые перьевые подушки. Любимый сервиз оказывался то под кроватью, то под сервантом. Остатки еды, бережно замотанные в платочки, хранились в разных потаенных местах. Главным врагом для старухи была, конечно, дочь! Дочь, которая терпела все беспочвенные нападки, обвинения и которая выгребала из-под нее кучу дерьма. И всем, кто к ним ненароком заглядывал, бабка вещала страшные истории своей мучительной жизни в бетонных застенках без права общения с «избранными». «Меня ищут! Ты, мерзавка, меня прячешь, но меня найдут, а тебя накажут!» – скрежетала умирающая сущность.

Дочери за два дня до смерти матери приснился странный сон. Две мрачные старухи с гордой, совсем не старческой осанкой сидели за покрытым бархатной скатертью круглым столом. Гостьи пили чай из старинного легкого сервиза и играли в карты. На их окостеневших пальцах громоздились кольца с неимоверными по величине зелеными бриллиантами. Трухлявые дамы в одной руке держали веер из карт, а другой, развернутой тыльной стороной, касанием тяжелых камней об стол выбивали погребальную мелодию. Яркий блеск их драгоценностей загадочно соединялся, и получался мерцающий равносторонний треугольник. Одна из непрошеных гостий начала меняться: ее истлевшая желтая кожа стала приобретать розоватый оттенок. «София, мы тебя ждем! – молвила розовеющая сущность, а ее напарница, дама, и внешне, и внутренне казавшаяся более мудрой, зловещей интонацией прошипела странные фразы: «София, ты нужна нам! Меня простили! Я могу видеть Янока!» Ее слова подтвердила розовая дама: «Да, Наташу простили! И если ты к нам примкнешь, то Ягужинская соединится с Воецким! Мы теряем силы. Ворон нам больше не служит, он предал наш род, да и у Лизки норовистая наследница. Пришло время мстить!»

После грозного предупреждения с того света дочь надумала постричь и помыть маму.

Спина – красивая, ровная, совсем не старая, с нежной бархатной кожей, благородные затылок и уши. И лишь когда-то раскрывшийся для родов лобок, теперь дряблый, с белыми волосками, да живот, растянутый от ношения тяжелого бремени и, как гармошка, сморщенный, указывали на то, что тело отжило свое. Наконец и душа, вырванная кем-то невидимым, стремительно унеслась в другое пространство. И вот ее не стало. Дочь, оказавшись в углу комнаты, с ужасом смотрела то на застывшее лицо матери с туго стянутыми концами платка под подбородком, то на вспотевшую подушку, тяжелую, перьевую и почему-то завалившуюся на пол.

– Витенька, умерла мама, – решилась на звонок Людмила.

– Твоя мама, – услышала она безучастный голос подростка.

– Витя! – по всему дому разносились Ритины свирепые окрики.

– Я здесь! Я с тобой! Любимая, найди меня!

– Ну что за игры! – недовольная невеста где-то очень рядом нервно скрипела полом.

Дом постепенно наполнялся людьми. Их присутствие выдавали отголоски разговоров, глухие удары многочисленных дверей и гулявшее по извилистым коридорам долгое эхо.

Виктор выбрался из душного дома глотнуть свежего воздуха. Словно ныряльщику за жемчугом, ему хотелось набрать в легкие как можно больше кислорода.

«Кто ты такой? Он должен был жить и писать свои талантливые полотна, и его дети должны были жить, а получается все наоборот! Он мертв! А все, что с ним связано, гибнет! Но ты! Ты, жалкое ничтожество! Глупое, несуразное и никому не нужное существо – живешь и размножаешься! Мне надоели бесконечные аборты! Думал, я тебе еще рожу? Хватит с тебя и Витьки! И не называй меня Люсей, только он мог меня так звать! Ты мне отвратителен!» – эти упреки год за годом слышал мальчик с грустным лицом. На фоне счастливого детства в полноценной семье, где есть папа и мама, существовал еще кто-то, кто достоин жить и получать любовь.