– Тетя Аина, расскажи мне про нее, про страну эту! Где она находится и что это такое вообще.
– Ну не знаю. Лучше тебе о Счастливой Стране и о сохти со старой Вущтой толковать. Она о них всё знает. Она встречалась с ними. Так сама говорит.
– Правда встречалась? – удивился Никита.
Сокум помолчала. Затянулась трубочкой:
– Кто знает? Может, однако, и встречалась, а может и нет. Ты же знаешь старуху. Она совсем странно говорит иногда. Всё равно что ума нет.
Никита хорошо знал эту старуху. Она была старой и беззубой уже тогда, когда он, еще мальчонкой, первый раз попал с отцом в стойбище. Соплеменники всегда воспринимали ее как некую местную безобидную сумасшедшую. Старушка никогда не была замужем, никогда не имела детей – кто же из охотников захочет взять себе в жены такую странную особу. Впрочем, относились к ней хорошо, любили и где-то даже гордились такой достопримечательностью.
– Ладно, пойду у неё поспрашаю, – встал Никита, торопливо вытирая руки о клок травы. Ему не терпелось прояснить судьбу отца. Найти хоть какие-то концы.
– А может это хаби?
– Не-е-е. Не хаби совсем. Хаби совсем другой, – видно, что старая сухонькая Вущта делает усилия, чтобы не задремать посреди разговора, – Все, все слова имеют почти другой. Язык хаби то с нашим больше схож. А сохти совсем по-другому говорят. Их язык больше на язык юраки, что пасут оленей там, на полуночной стороне, похож. И то не совсем. Юраки то и реку по иному, не как мы, назовут. И небо-то у них иначе зовется. И землю иначе кличут. Всё, всё по-другому. – старуха вздыхает. Ей всё это уже не интересно. Она слишком стара.
– Совсем, совсем другой народ сохти будет. И живут по другому, и одеваются, однако, иначе. Не как мы, но и не как вы, ручу. Не как хаби и не как юраки. Они даже ростом меньше. Мы то и сами поменьше ручу будем, а они и того меньше. И лица у них другие. Не как у нас или хаби. Вот такое, как у тебя больше, – она ткнула пальцем в охотника, – Глаза больши-и-ие. Кожа совсем, совсем белая. Белее даже твоей. Мы вот охотимся и рыбалим. Хаби, те больше охотой промышляют. И мы и хаби оленей помалу держим. Для молока больше. Юраки, те много-много оленей держат. Стада целые. Оленьим мясом только и питаются. Охотиться не умеют совсем, – старушка презрительно фыркнула и молчала несколько минут. Затем спохватилась, – А сохти, так те оленей совсем, совсем не имеют. Не умеют с ними управляться. Только угонять ночами из загонов и могут. Своруют одного, отгонят недалеко, чтоб не слышно, да сразу и ткнут копьем в сердце. На куски разрежут и так по кускам и растащат. Лишь кровь да клочки шерсти на земле останутся. Проснуться хозяева поутру, а их оленя и след простыл. Походят, походят – нет следов. Плюнут с досады. Только и скажут: «однако сохти покрали» и домой айда. Зато сохти очень, очень удачливые рыбаки. Но рыбалят не днём, ночами, когда никто не видит. У нас говорят, что если где сохти повадятся на озере рыбу ловить, так непременно всю до последней выловят. Ни одной не оставят. Еще они силки и ловушки ставят так, что ни зверь, ни человек их не заметит.
– А сколько раз, ты, матушка, встречала этих сохти?
– Слышала о них много. А встречала один раз. Тогда совсем девчонкой была. Нашей-то нынешней Сокум еще и на свете не было. Послала Сокум (не нынешняя Сокум, а та, что была даже до бабки её, Олон-Хэ), так вот, послала она тогда охотников в Нарпу-Нёр, далеко-далеко, чтобы добыли шкурки зверька, который водился в Зеленых Горах, только в одном месте. Очень ценные те шкурки. Шибко надо их было. Ясак платить хотела. И меня с ними послала: кушать готовить, добычу разделывать, одежду чинить. Другое что, как понадобится. Долго шли, много дней, пока помет зверьков охотники не приметили. Оставили тогда меня вещи сторожить, костер жечь, их ждать, а сами налегке дальше пошли след отыскивать да силки ставить. Сказали к утру придут. Кушать сготовила. Жду их. Но утро прошло, день настал, а их всё нет. Другой день и ночь прошли. Скучно. Решила я ягод насбирать. Отошла немного. Шибко мало ягод. Отошла дальше, да заблудилась. Тайгу я знаю, а тут все иное. Туда-сюда хожу. Скалы кругом. Не узнаю мест. Совсем заблудилась. День прошел. Ночь настала. Очень, очень испугалась. Страшно. Совсем, совсем молодая была, глупая. Молчать надо, а я кричать стала. Кричала сильно. Они меня, сохти эти, и нашли. Астэх! Трое их было. Небольшие такие. Но крепкие. Лица белые, страшные. Глаза большущие. С ними велели идти. Две ночи шли, а днем спали. Связали мне руки и один из них конец веревки к своей руке привязал. Так и шли, пока дом их не увидели.
