Обнадёга - страница 3

Вроде бы всё у неё было хорошо: квартира с удобствами; муж, с которым они вместе хлебали пресную кашу будней; дети, которые сдабривали эту кашу. Но ощущение, что жизнь проходит мимо, последнее время не покидало Мимозырю.

В это время в сериальных далях кипели нешуточные чужие страсти. Их брызги, шипя и сверкая, залетали в небольшую квартиру Оладушкиных, и Мимозыря с головой бросалась в омут чужой беззаботной жизни, а потом выныривала из него с горящими глазами прямо в постель. Она тормошила своего благоверного и бросала на него игривые взгляды, полные надежд и ожиданий. Но от супружеского интима пахло плесенью, и задорные огни женского желания тут же превращались в остывающие угли прогоревшего костра.

В последнее время Мимозыря часто думала: вот выбери она другого мужа – как бы сложилась её судьба? Может, она бы жила в доме, увитом плющом, на пальмовом юге. Ездила бы с ветерком на красном кабриолете вдоль берега океана. Мировые знаменитости целовали бы ей руки на приёмах и дружно восхищались её новым боа… Но работа, стирка, готовка быстро возвращали Мимозырю в пепельные будни реальности, и жизнь продолжалась, наматывая на семейный вал унылую лапшу повседневности. И единственной отдушиной для Оладушкиной в этом вязком бессмыслии была вкусная еда.

Однажды проходя мимо магазина модной одежды, Мимозыря увидела в витрине белое платье в чёрную полоску и влюбилась в него с первого взгляда. «Эй, красотка! Возьми меня!» – прошептало платье сквозь стекло и махнуло ей подолом. «Ах!» – воскликнула потерявшая голову Оладушкина и влетела в магазин. Платье прыгнуло ей в руки и потащило в примерочную, где со страстью героя-любовника набросилось на неё. Оно так ласкало и будоражило, что Мимозыря зажмурилась от удовольствия, и в её душе закружили райские птицы.

Когда волна трепетной дрожи стекла на пол, она придирчиво осмотрела себя в зеркале, и в примерочную ворвались холодные ветры отчаяния. Платье издевательски подчёркивало все складки на теле Оладушкиной и делало её похожей на огромную чёрно-белую гусеницу. Это было жестоко. Любовь к платью оказалась невзаимной. Мимозыря с трудом вырвалась из липких объятий магазинного прелюбодея и, заливаясь слезами, выбежала из примерочной. А бессовестное платье самодовольно ухмыльнулось ей вслед и вернулось на своё место на витрине, продолжив соблазнять проходящих мимо женщин.

Оладушкина сама не помнила, как оказалась на кухне перед открытым холодильником с успокоительным бутербродом в руке. «Вот доем всё, что есть, и сяду на диету!» – твёрдо решила она, запивая его колой. Потом ей, ох как не вовремя, попалась на глаза тарелка вчерашних макарон с сыром, потом кусок пиццы, потом голубцы… Наевшись до икоты, Мимозыря размякушилась в постели с блаженной улыбкой на лице и заснула.

***

Женщина может самозабвенно делать две вещи: подолгу смотреть на себя в зеркале и начинать сидеть на диете. Каждое утро влюблённая в платье Оладушкина бросала прощальные взгляды на своё отражение в зеркале и решительно давала себе срок до очередного понедельника. А долгими холодными вечерами она вздыхала от неразделённой любви к платью, завывая по-бабьи на все лады: от драматического грудного «Ыыыы» до безысходно-надрывного высокого «Иииии». Особенно жалко себя было на «Иииии». В этот момент, словно по команде, из её глаз начинали течь слёзы.

Всякий раз, когда Мимозыря начинала свой вокализ «Ыыыиииикххх», её бюстгальтер скрипел, как корабельные снасти парусника во время бури, и волны страданий беспорядочно метались по всему телу. Ничего не понимающий муж благоразумно прятался от разгула стихии в укромном месте. А потом осторожно выбирался из своего укрытия и предлагал Мимозыре разделить с семьёй застольные тяготы.