Обнажая душу. Том I. Под дозой жизни - страница 13

– Не знаю! – В один голос ответили мы, опустив глаза в пол.

Раздался щелчок и резкий визг Вовы, которого отец наградил подзатыльником.

– Что это?

Теперь этот вопрос, как рык льва, был обращен только ко мне. И тут же я взвизгнул еще громче брата от полученного тяжелого удара.

– Мы больше не будем! – вытирая слезы, шмурыгали мы носами.

Но отец обжег Вове пальцы рук, приговаривая:

– Я вас отучу!

Руки брата тряслись, нежная детская кожа волдырилась от огня!

– Папа! Папочка, не надо, пожалуйста, мы больше так не будем!

– Убирайте за собой! Сволочата! – прорычал с таким гневом и такой злостью, будто мы были не его дети, а ненавистные подкидыши.

Трясущими руками мы подбирали спрятанные ранее под половиком листочки календаря, что скручивали в трубочку, поджигали и курили, копируя отца, когда он дымил сигаретой около печки.

Вспомнив это, переглянулись и поняли, что впереди – еще более жестокое наказание! Так и оказалось! Отец это делал изощренно и каждый раз со все большей жестокостью!

Волдыри от ожогов зажили, а вот душевные рубцы до сих пор кровоточат памятью…

Приехали милиционеры и вели длительную беседу с отцом! Высокие мужчины в форме, серьезные лица – все это пугало и настораживало! Причины того визита мы не знали, побежали к прабабушке Лене, что жила с нами в доме на два хозяина, а двор разделен забором.

Брат Вова, Дима и я

– Ну-кась зайдите немедля! – бабушка нас завела к себе в дом. Но мы вновь хотели побежать во двор.

– Не пущу. Если отец вас слышал, он всыпет вам щертей!

Минутами ранее мы с братом не по-детски радовались:

– Ура! Папку в тюрьму посадят! Ура! Папку в тюрьму посадят!

Дуэтом мы даже не кричали с Вовой, а пропевали эти слова.

Но как оказалось потом, отец был свидетелем какого-то преступления, а душевную нашу песню он не оценил!

Мы заслуживали порки, отрицать не буду, но не издевательства, которым подвергал нас отец.

Он бил всем, что попадало под руку: ремнями, шлангами, плетками…

– Убью! Выродки!..

Мне не забыть его озлобленных глаз, прикуса губ, и того, как замыкался с нами в комнате!

Бил с такой силой, как бьют не всякого взрослого: все тело горело, а он продолжал бить и орать:

– Не тряситесь! Что вы, как бабы!..

Орал так, что от каждого его слова нас действительно начинало трясти.

Мама рвалась в комнату, но он угрожал:

– Если не прекратишь ломиться, я их убью! Позовешь кого-нибудь – убью!..

Было слышно, как она плакала и уговаривала его:

– Юра, прекрати! Открой дверь! Выпусти детей!

Дергала дверную ручку, обморочно сползала по двери, замолкала, а потом опять плакала и уговаривала его остановиться!

Мамино сердце кровоточило от того, что слышала за закрытой дверью. А мы рыдали взахлеб, то и дело выкрикивая:

– Папа, не надо, пожалуйста!!!

Но он лишь зверел! Бил и заставлял заткнуться и не ныть, а иначе еще хуже будет! Было страшно вдвойне от того, что ждали спасения от мамы и знали: когда откроется дверь, то и ее он будет бить тоже. Так и было – открывал дверь и избивал маму, чтобы не жалела нас! Бил кулаками, таскал за волосы, она падала, а он бил ногами…

Мы с Вовой, крепко обнявшись, истошно кричали, но зверь был глух и слеп!

Попытки помочь маме оборачивались ударами и ором, что пугал до ужаса!

Те минуты длились часами, а часы – годами. В наших детских глазах стояли слезы. В них отражались мамины мучения, которые она переносила молча, удерживая крики боли, чтобы не напугать нас.