«Господи, я никак не могу сосредоточиться на Твоем Слове. Эта ситуация с утра выбила меня из колеи».
Он снова опустил взгляд на страницу, и его глаза опять выхватили слова из текста: «…даже прикосновением к умершему отцу своему и матери своей он не должен осквернять себя. И от святилища он не должен отходить и бесчестить святилище Бога своего, ибо освящение елеем помазания Бога его на нем…».
У него екнуло сердце, и он снова прочитал главу от начала до конца, но на этот раз вникая в смысл прочитанного.
«Ага! Это… что же получается?! Священник, когда он на службе, не должен позволять себе никаких лишних эмоций и чувств, потому что он поставлен служить людям?! Даже, если речь идет о самых близких и родных?!» – подумал он, и тут же вспомнил свою сегодняшнюю вялую и невыразительную проповедь, и удивленные глаза прихожан, слушающих его.
Что-то до боли знакомое было во всей этой ситуации…
«А, вспомнил! Со мной уже было такое… – подумал он. – Когда я слишком сильно переживал о нашем будущем, перед тем как Евлампий предложил свою помощь. Тогда я тоже не мог проповедовать, а просто прочитал проповедь по бумажке».
Осии стало стыдно. Он понял, что принял семейную ситуации слишком близко к сердцу, и позволил ей завладеть его чувствами.
«И что же мне делать? – мысленно снова взмолился он. – Она же моя жена. Я же не могу игнорировать ее желания?»
Внезапно к нему на память пришла какая-то история, которую ему читали в детстве, где странствующий восточный философ предложил кому-то залезть в «волшебный» мешок, чтобы исполнилось любое его желание, но при условии, если тот не будет думать о черной обезьяне. Ну, и, конечно же, «не думать» о черной обезьяне, когда тебе сказали этого не делать, никак не получалось.
Осия усмехнулся.
«Я понял, Господи. Трудно не думать о черной обезьяне, но можно начать думать о каком-нибудь… белом попугае».
Он подошел к окну и, распахнув его настежь, выглянул во двор. На улице цвела сирень и чудным образом пели птицы.
Осия взглянул на часы.
«У меня есть целых полчаса времени. А пройдусь-ка я… прогуляюсь вдоль набережной!» – подумал он, снял рясу, накинул на плечи куртку и вышел на улицу.
***
Они молча вышли из квартиры и вошли в лифт. Глория почему-то испытывала сильный дискомфорт оттого, что она сейчас едет в лифте с Виталиком, а затем ей еще и придется идти с ним в магазин.
«Что скажут люди? – подумала она. – А муж… что скажет он?»
Она так и не проронила ни слова, пока они спускались до первого этажа, и так же молча она шла до самого магазина, шагая очень быстро. Алтарник Тит за ней еле поспевал. Чувствуя ее напряженность и где-то интуитивно догадываясь, почему она так себя ведет, он в какой-то момент перестал торопиться, и чуть отстал, подумав, что, главное, это оказаться рядом, когда она даст ему тяжелые сумки, а пока можно идти и спокойней.
Шагая позади и глядя на ее фигурку, красивые стройные ноги, свободно падающие на нежные плечи волосы, он подумал:
«Ах! Хороша женщина! Красивая жена у отца Осии… мне б такую!»
Ему показались эти мысли неприличными и неуместными, но, поскольку никто не мог заглянуть ему в голову, он даже не попытался с ними бороться, и все дорогу продолжал ее разглядывать и оценивать.
Зайдя в магазин, Глория взяла корзину с колесами, и отправилась вдоль рядов, наполняя ее продуктами.
Оглянувшись и увидев, что Тит находится рядом и внимательно за ней наблюдает, она сдержанно улыбнулась ему и… продолжила набирать продукты.
