Не включая свет, сел на краешек приготовленной ему кровати. От отцовского предложения попить чайку Виктор отказался: поздно уж, да и тётю Устинью будить не хотелось – умаялась ведь от дневных переживаний.
Мерно тикали в доме часы-ходики; сквозь щель задвинутых цветастых штор пробивался острый лучик от горевшей над крыльцом лампочки. Вокруг неё в стремительном танце кружили мошки и пушистые мотыльки. У изголовья на тумбочке по-прежнему стоял приёмник «Альпинист», вручённый военкомом района отцу в честь Дня Победы.
Раздевшись, Виктор окунулся в мамину перину. Перевернулся на живот, согнув левую ногу в колене и, обняв громадную в свежей наволочке подушку, мгновенно провалился в крепкий без напряжений и тревог сон.
Войдя утром в спальню, Афанасий нагнулся к похрапывающему сыну, осторожно сомкнул его ноздри носа. И как в детстве (вопрос-ответ) прозвучала утренняя побудка:
– Чей нос?
– Савин. – Не открывая глаз, гнусавил Витька.
– Что делал?
– Славил.
– Что выславил?
– Копейку.
– Что купил?
– Конфетку.
– С кем съел?
– Сам.
– Зачем сам съел? – Смеясь, отец легонько крутанул кончик раскрасневшегося носа, затем резко выдернул из-под головы измятую тёплую подушку.
– Подъём, гулеван! Всё проспишь! Глянь – какая красота на дворе! И завтрак остывает. Вставай, вставай!..
Тщательно выбритый, подстриженный «под бокс»… Когда только успел? Видно, Дмитриевна с первыми петухами озадачила отца привести себя в порядок, а он и не возражал. Не пожалел и «Шипра» – выпрыскал полфлакона и «разил как восемь парикмахерских!» От этого «букета», шебанувшего в нос, Виктор вскочил с кровати, впрыгнул в штаны и выпорхнул на свежий воздух. На крылечном козырьке деловито трещала воробьиная компания, катая клювами по ложбинкам шифера многочисленных гусениц.
– Рядом с крыльцом стоял плотно упакованный рюкзак с прошлогодними закатками – пупырчатыми, словно только что с парника, огурчиками и коричневыми «ноготками» – маслятами в поллитровках. Сверху банок красовались два целлофановых пакета, набитых краснопузой, размером в олимпийский рубль, ранней редиской.
Плотно позавтракав, отец с сыном громко гаркнули хозяйке «Спасибо!». Вошли в гараж через дверь внутри рубленой кухни.
– Вот что, сынок, Сегодня у нас экскурсия на мою родину: мне кое-что показать тебе и рассказать надо. Драндулет свой оставь здесь, поедем на «Урале», понял?
Афанасий переобулся в начищенные с вечера яловые сапоги, притопнул, сделал складки на голенищах. Вынув из внутреннего кармана кожанки портмоне, сунул в ладонь Виктора сложенную вдвое красную десятку.
– Это тебе на мелкие расходы. С первой пенсии отдашь потом. – Лукаво подмигнул.
– Да, чуть не забыл, – сняв с гвоздя «тревожный чемоданчик» – небольшой саквояж с печниковским инструментом (мастерком, молотком и уровнем), отец упрятал его в нос коляски.
– Давай, сынок, открывай ворота. Пакуемся и – в путь. Дорога не близкая, а делов – куча!
Прогнав на малых оборотах мотоцикл, усевшись за руль, Афанасий напялил на голову севшего в коляску сына каску. Сам же пристроил на свою – чёрную фетровую щегольского вида шляпу. Ребром ладони ударил сверху, чтоб сидела крепче. Обернувшись к Устинье, с улыбкой спросил:
– Ну, как? КрасавЕц?..
– Да уж езжайте с Богом! Парубки!
Подойдя к мужчинам, поочерёдно поцеловала в щёки обоих путешественников и, перекрестив стремительно удаляющийся от двора экипаж, поспешила в дом.
