Обнуление. Сборник - страница 5



Пока мне всё сходит с рук,
Но удача однажды капризно пожмёт плечом.
Наш роман можно назвать «аллергеном»:
В таком количестве мне тебя совершенно нельзя,
Но я псих,
Поглощаю эмоции, чувства и фразы
В масштабах опасно больших.
Я таскаю тебя в каждый свой стих.
Потом будет боль, врачи, таблетки
И изморозь на глазах моих.
…Но всё это будет потом,
А пока мы делим сентябрь один на двоих.

Кресту или молоту

А ты не знаешь, кресту или молоту,
Двум рыжим – одной, что нечаянно,
Второй, что ушла,
Богу ль, Вселенной, а может и чёрту
Молиться за его внимательные и любящие
глаза.
И то ли в овации, то ли в ноги,
То ли губы – губами,
То ли колени страстно обняв,
То ли любоваться зажатыми всеми ладами,
То ли жадно ласкать, гитару отняв.
То ли всхлипами на подпеве,
То ли ручку быстрей и блокнот,
То ли в зрачках его, как во хмеле,
То ли восхищенно смотреть ему в рот.
…А ты до сих пор не знаешь, кресту или молоту,
Совпадениям, судьбе иль рыжим томам,
Ливням августа или февральскому холоду,
Шептать «спасибо», сидя с ним по ночам…

Страшный зверь

Страшный зверь перед зеркалом
Обрезает клыки.
Равняет их аккуратно пилкой.
В глазах у безумного столько тоски:
Не обманешь природу настойчивой жилкой.
Страшный волк перед зеркалом упрямо меняет свой вой,
Учит собачьи гаммы и скороговорки.
Но голос хриплый и всё такой же злой
Не исправят упражнения звонкие.
Страшный волк перед зеркалом уже вторую неделю
Каждый вечер упорно меняет свой вид.
А на утро снова клыки на пределе,
И вой на всю округу стоит.
Каждый вечер волк надевает такую маску.
Как ещё? Он боится ЕЁ напугать.
На ночь читает ЕЙ ласково сказки,
Врёт, что домашний, и что с ним можно играть.
Но маска под утро подло слетает,
И девочка от страха начинает рыдать.
Страшный зверь перед зеркалом вновь обрезает клыки…

Мир внутри него безнадежно болит

Мир вокруг него непрерывно болит,
Декорации рассыпаются на молекулы,
Воздух смертельно простужен и кровоточИт,
Боль безнадёжно стекается в лужи,
И никакой рунический щит
Не спасёт от внутренней стужи.
Он примеряет улыбки,
Едко шутит и веселит,
Он, как смертельно больной человек,
Который пытается убедить родных,
Что врач ошибся, и он будет жить,
И что сейчас он так, для прикола,
неподвижно лежит.
…Часы посещений окончены,
Руки бессильно падают вниз.
Спектакль прошёл,
Он опускает занавес
Уставших кулис.
Он приходит ко мне, а я, как безумный химик,
Кричу ему, что нашла лекарство,
И он не умрёт!
Я колю ему тройную порцию нежности
И убеждаю, что всё пройдет,
И мы будем вместе за годом год.
Он делает вид, что верит,
А я пытаюсь раскрасить его
Оставшийся срок.
Мир внутри него безнадёжно болит…

А теперь вот давай—ка выдохнем

А теперь вот давай-ка выдохнем,
Ты можешь затянуться привычными крепкими,
А я пока вытащу из лёгких булавки и скрепки,
Слишком больно дышать, засели внутри очень крепко.
А теперь вот давай без истерик, по-взрослому,
Взвешенно и спокойным тоном
Надиктуем последний абзац нашей повести,
Ты запьешь его колой.
И вобьём его в стихотворный роман осиновым колом.
А теперь вот давай без сказок, надежд и липовых обещаний.
Признаем, что не получилось,
Поскорбим на прощание.
Ты прости, я пыталась, но в итоге осталось только
Отчаяние.
Я вся исполосована твоим непониманием.
А теперь вот давай без ругани, без скандала.
Представим, что мы в коридоре больничном,
Где наша любовь умирала.
Врач вышел, грустно развёл руками:
«Мне очень жаль, но её нет больше с нами».
И нам ничего не остаётся, как молча поникнуть плечами.