Оборотни Сирхаалана. Дамхан - страница 12

уже прибрала её к рукам? Упыри же они разные бывают. Какие вроде соседей из Гиблых Топок – за версту учуешь, а какие выглядят вроде совсем как человек: в гости придут, за стол со всеми сядут… а потом глядь – а «дорогой гость» соседом закусывает!

Пока они раздумывали, что же им делать дальше и как проверить свои подозрения, случилось непоправимое. В ночь зимнего солнцеворота – самую длинную ночь года, когда нечисть особенно сильна – в избе безумицы затеялось что-то страшное. Вновь зазвучала заумь, поначалу тихо, практически не слышно, но постепенно усилившаяся до завываний, разносящихся по всей округе. Соседи забеспокоились, кое-кто даже начал выглядывать в окна, силясь рассмотреть хоть что-то в ночной мгле, но выходить никто не спешил. Когда же завывания достигли пика и практически перешли в визг, по деревне вдруг пронёсся смерч, разметавший изгороди и погасивший лучины в избах. А вслед за ним, прежде чем кто-либо успел опомниться, раздался низкий утробный рык, словно отвечавший на камлания безумной бабы. После первоначального оцепенения одни топовчане в ужасе забились по углам в своих избах, молясь богам, чтобы чудовище, пришедшее в деревню, прошло мимо их домов, другие же выбежали на улицу, вооружаясь кольями да вилами, рассудив, что лучше встретить чудище вместе и во всеоружии, чем ждать пока оно пережрёт всех по одиночке. На улице, впрочем, никого не оказалось. Смерч, пробежавшийся по Топкам, кружился вокруг избы спятившей бабы, чудны́м образом оставляя её невредимой. Утробный рык, от которого тряслись избы и вымораживало до костей, тоже доносился из избы, а из распахнутых настежь окошек лилось странное мертвенное свечение. Топовчане – те, кто не побоялся выйти на улицу – толпились вокруг нехорошей избы, сжимая в руках вилы и факелы, но не решаясь что-либо предпринять. Вроде бы и ясно, что палить нужно чёртову ведьму вместе с тем, что она призвала, но как это сделать, когда вокруг дома вьётся магический вихрь? Да и возьмёт ли огонь её «гостя»? А ежели нет?

Вдруг откуда-то из темноты словно бы проявился муж безумицы. Как он посреди зимней ночи появился в селе было решительно непонятно, потому как до этого отец его в город ездил искать, чтобы уговорить вернуться и повлиять на жену, но так и не нашёл. Мужчина постоял немного, глядя на непотребство творящееся с его домом, оттолкнул бросившуюся к нему было мать, и… вступив внутрь смерча, со скрипом отворил покосившуюся дверь. Волосы и одежда его полоскались на сильном ветру, но сам он будто бы не замечал колдовского вихря. Он чуть задержался на пороге, обтекаемый мертвенным свечением, а затем исчез внутри. Тональность воплей, доносившихся из избы, поменялась. Из умоляющих они стали звучать обвиняюще и то и дело прерываться. Через какое-то время дверь в избу снова распахнулась и в мертвенном сиянии дверного проёма опять появился мужчина, на этот раз с ребёнком на руках. Дьявольский смерч, с такой лёгкостью впустивший его внутрь, в обратную сторону выпускать не спешил. Пару раз его отбрасывало назад, но он медленно, но верно, пробивался сквозь колдовскую стихию, упрямо наклонив голову и прикрывая ребёнка. Вихрь загудел и усилился, тщетно пытаясь удержать его внутри, ветер рвал на нём одежду, пытался сбить его с ног и вырвать ребёнка из рук, но мужчина не сдавался. После мучительно долгих мгновений борьбы со стихией он буквально вывалился по другую сторону, едва удержавшись на ногах. Чуть отдышавшись, мужчина деревянным шагом направился к своим родителям, в ступоре наблюдавшим за происходящим вместе с остальной толпой. Когда он подошёл поближе, мать его невольно отшатнулась – сын выглядел осунувшимся и каким-то… неживым: черты лица заострились, неровно остриженные короткие волосы торчали во все стороны, как солома, глаза пугали немигающей мёртвой пустотой, кожа выглядела восковой маской… Мужчина никак не отреагировал на её испуг, остановившись в шаге от неё, и тупо уставился на ребёнка у себя на руках: это была Найда. Малышка молчала и заторможено хлопала глазками, на лице её застыло выражение невероятного ужаса, выглядевшего на детской мордашке особенно неуместно. Вдруг в избе раздался сначала низкий недовольный, рык, от которого кровь застыла в жилах, а сразу за ним жуткий визг, словно кого-то свежевали заживо. И без того напуганные ночным светопреставлением селяне, чуть было не бросились врассыпную, побросав «оружие». По мере того, как визг затихал, смерч становился всё слабее, а мужчина менялся на глазах, словно жизнь возвращалась к нему. Глаза обрели осмысленное выражение, лицо перестало выглядеть посмертной маской, движения стали плавней, и даже торчащие во все стороны волосы перестали выглядеть неестественно. Он уже осмысленно посмотрел на приёмную дочурку, неловко погладил её по голове, пытаясь ободрить и успокоить. На губах его появилась усталая улыбка. Он взглянул на мать и собирался что-то сказать, но тут в проёме двери появился детский силуэт. По толпе пронесся вздох ужаса – фигура терялась в полутьме, лица было не видно и дальше порога она не шла, но от неё тем не менее повеяло жутью.