Обратная перспектива - страница 6



В клетке своей шелестящей.
Зверь улыбается и рычит —
Страшный зверь, настоящий.
Ангелы ходят да под окном,
Хорошо так ходят, без фальши.
А думается только лишь об одном —
Как бы сбежать подальше.
7
Не читай эту жизнь с листа,
Клубника лесная тебя похоронит,
А потом, ты знаешь, никто не тронет
Ни ее, ни твои уста.
А что жизнь твоя оказалась пуста,
В том не повинны ни зло, ни добро. Нет,
Вспомни-ка лучше, дружок, Христа —
Он один голову свою на твою грудь уронит.
8
Не приснится такое даже синице —
При чем тут Фетисов плес?
Пусть будет восемь колес в колеснице,
Пусть будет восемь колес.
И пусть плывут эти злые кони,
Пусть небо пьют караси
За счастьем в погоне, за жизнью в погоне —
Как весело все на Руси!

«Ночь приходит и уходит…»

Ночь приходит и уходит,
Звезды спят, и спят, и спят,
Пароходик волжский ходит,
Осетры на дне хрипят.
И, сверкнув огонь-очами,
Браконьеры жгут костры,
Чтоб не плакали ночами
Горестные осетры.

«Зима идет, снежок. Доколь на…»

Зима идет, снежок. Доколь на
Судьбу пенять, толкать ее плечом?
Снежинка, как всегда, шестиугольна,
И Кеплер Иоганн тут ни при чем.
Придет весна, пролески таять будут
Во рту и в сердце горестном твоем.
И о тебе, хорошей, не забудут
Деревья, мхи, покамест мы вдвоем.

«Понимаю матерщину дворника…»

Понимаю матерщину дворника —
Снег, метель и прочая пурга.
Снег – он будет все идти до вторника,
А быть может, и до четверга.
К воскресенью только успокоится,
Будет тихо во дворе лежать.
И метель, как белая покойница,
Дворнику не будет угрожать.

«Дважды два или трижды три…»

Дважды два или трижды три —
Цифры иногда убивают…
А космос у нас внутри,
И он, знаешь, не убывает.
Волосы Вероники щекочут мех
Медвежат, неуклюжих, небесных.
И отовсюду слышится смех
Звезд, отчаянных и отвесных.

«Писал бы ты лучше прозу…»

Писал бы ты лучше прозу —
Гляди, вечера тихи.
Да нет уж, лучше с морозу
Не прозу, а лишь стихи.
В них нету жирной похлебки,
И сытости нет уже.
Есть только цветы кровохлебки,
Выросшие в душе.

«Гроздь снегирей на твоей ладошке…»

Гроздь снегирей на твоей ладошке,
Яблок румяная стая,
А еще гуляют белые кошки,
В жизнь мою прорастая.
А потом чечевичная лишь похлебка
В чашке, полной смысла простого,
Да еще багровая кровохлебка
На дне стакана пустого.

«Никуда не уеду завтра…»

Никуда не уеду завтра —
Колыма, Воркута, Париж.
Лучше лунный пирог на завтрак,
А на ужин печальный стриж.
Так он весело небо режет,
Что забудешь про Колыму.
И тележный вселенский скрежет
Раздается вослед ему.

«Яснополянская весна…»

Яснополянская весна,
Пролески тихие, березки,
Вокруг девицы и подростки,
Проснувшиеся ото сна.
И мужики идут в хлева,
И имя помнится Христово.
Все есть, и только нет Толстого,
Льва Николаевича, льва.

Два восьмистишия

1
Малинник сладко плачет о медведе,
Которого в лесу боятся все,
И солнце едет на велосипеде,
Щебечут птицы в длинном колесе.
А ты, сестрица, пестуешь ромашку
В ладонях бледных, думая о том,
Как бы на этот раз не дать промашку,
Не нагадать себе казенный дом.
2
Твоя печаль, моя сестрица,
Глядит на небо, не дыша,
А нет, чтоб взять да заостриться
Душой простой карандаша,
Чтобы разрезанные своды
Растаяли в колючей мгле,
Почуяли глоток свободы
На каменном твоем челе.

«Если откроется русский лубок…»

Если откроется русский лубок,
Невзрачный такой, прозрачный,
В нем опять обнаружится Бог,
Сумрачный, даже мрачный.
И ангелы будут опять кружить
Над грешными над телами.
И будут голуби ворожить,
Круша эту жизнь крылами.

«Боже, да Ты, похоже…»