Обратная сторона Юпитера - страница 49

– А вдруг добавится, ну или наоборот, пропадёт? – обосновывал он сам для себя ежедневный лестничный пересчёт.

Альберт постучал в обитую старой драповой чёрной кожей дверь, дёрнул её на себя. Дверь податливо пошла навстречу, он зашёл. Сама клиника ничего особенного собой не представляла, это была самая обычная нехорошая квартира. Когда-то она принадлежала знатному купцу по фамилии Паришкура, затем была конфискована революционным комиссаром Даниилом Разрыхлённым, после чего её ждал коммунальный ад. В послевоенный период, для исследовательских целей изучения стоматологических инноваций и проблем, благодаря знакомству и покровительству Зам.пред.мин.здрав.коммун.обл.исполком, товарища Зазвенидыхайло, нехорошая квартира временно отошла чете Вашингтонов. Всё дело в том, что Зазвенидыхайло, втайне от жены и товарищей по партии, любил заниматься адюльтером со своей тайной любовницей – мадмуазель Жозефиной де Маргиналь. От этого срамного занятия у него постоянно во рту заводилась всякая гадость, пренеприятный запах, изжога и отрыжка. И только доктор Вашингтон мог её вывести. Советская же медицина была бессильна, да и обращаться к ней было весьма щекотливо.

– Ох, Дармидонт Ананьевич, Дармидонт Ананьевич, экий Вы шалун! – поговаривал Вашингтон, вынимая из чёрных парадантозных зубов Зазвенидыхайло очередные последствия его вечерних любовных похождений, застрявшие в гнилых зубах и межзубном пространстве, – Пора бы Вам, любезный, закончить это дело. А то вон из рта, как из унитаза несёт!

Зазвенидыхайло же лукаво прищуривался, стряпал хитрющую улыбку и отвечал:

– Рано, рано ещё, батюшка! Рано, Серж Юльевич! Уж я сначала свою Жозефинушку до блеска зацелую, а потом уж и помирать не жалко.

*****

Рядом с выходом из квартиры-клиники стоял чёрный, протёртый, просиженный кожаный диван, над которым возвышался пустой аквариум. Воду вместе с рыбками выпил пьяный сторож Кузьмич после очередной серии обильных возлияний в Вальпургиеву ночь. В эту ночь, в полнолуние, один раз в году, по старой доброй корпоративной традиции, все обитатели зубодёрни раздевались догола, надевали маски, без меры пили вино, обильно удобренное афродизиаками и занимались на этом самом диване всяческими безобразиями. Особенно эти ночи любил сам Вашингтон-старший. Он выходил обнажённый, в одной короне на голове, со скипетром и державой в руках, поглаживая седые волосы на груди дряблою рукой. В этот момент его тельце напоминало старый сморщенный гриб.

Юлий Сержевич входил, когда все остальные мужчины и женщины, работники клиники, уже стояли в костюмах Адама и Евы, одетые только в чёрные атласные плащи и различные маски. Кто президента Америки, кто собаки, кто-то в маске сатира. После этого Верховный зубодёр торжественно принимал командование парадом на себя.

– Вечер, посвящённый разврату, прошу считать открытым! – традиционно восклицал он, воздев руки к потолку, – Подать сюда коня!

Конём ему служила старая ведьма Олимпиада Евлампиевна. Юлий садился на её старческую спину и, подняв скипетр как шашку, скакал туда-сюда по клинике, скандируя «Боже, царя храни!». То, что происходило потом, никто никогда не помнил или не хотел вспоминать, события этих вечеринок навсегда стирались из памяти его участников.

В нехорошей квартире всё было пропитано историей. Вот в этой комнате, где сейчас раздевалка для врачей и пациентов, была детская безумного сына купца Паришкуры с массой врождённых уродств – Илюшеньки. Его лицо с рождения было словно перекошено – ассиметрично расположенные глаза, губы и нос напоминали страшную дьявольскую карикатуру. Постоянно открытый рот обнажал кривые, растущие во все стороны, жёлтые, длинные псевдозубы. У Илюшенки был один секрет – на самом деле их было двое. Сестра и брат близнецы срослись во чреве матери, благодаря замысловатой игре природы. А может тому, что жена Паришкуры, куртизанка Мария Авдотьева, втайне ночами, уже будучи на сносях, работала в местном доме терпимости. Не за деньги, нет, ради одного только своего удовольствия. Кроме того, она постоянно пила водку, смешанную с шампанским.