Осторожно пройдя через весь зал, инструктор обернулся и увидел, что стена, в которой находилась входная дверь, почти полностью состоит из экрана, как в хорошем кинотеатре.
– Вот это да! – прошептал он, не веря своим глазам, и отдал команду компьютеру: – «Включить монитор в студии! Планета Диско! Вращение! Изменения климата!»
Он прокричал это очень громко, так как думал, что система не услышит его в таком большом зале. На полноцветном мониторе появилась яркая картинка, изображавшая три космических тела. Маленькая бело-голубая Диско быстро крутилась вокруг своей оси, плавно обходя по кругу красно-коричневый Хеопс, который, в отличие от нее, не слишком спешил поворачивать свои огромные бока.
– «За один виток вокруг планеты Хеопс спутник Диско совершает 612 целых и 165 тысячных оборота вокруг своей оси, – сообщила электронная девушка, успевшая стать для Эму почти родной. – Китайскими учеными, открывшими данную систему в 2024 году, было решено считать этот период одним годом. В ноль часов по Гринвичу 20 ноября 2025 года сектор на планете Диско, оказавшийся на одной линии с центром планеты Хеопс, был принят за нулевой меридиан».
Компьютер выстроил на экране все три шара в ряд, прочертил через них прозрачную серую линию и полоснул по маленькой Диско алой дугой. Получалось, что год на Диско длится почти вдвое дольше земного, а сутки длиннее лишь на пару привычных нам часов. Недолго думая, Эму перевел бортовую систему на местное время. В тот момент на нулевом меридиане Диско было 16 часов 50 минут 13 марта семьдесят третьего года.
– Есть! – прошипела она, высунув голову над массивным козырьком галереи.
Услышав её сигнал, я бросился к двери без номера.
Изнутри вход на служебную лестницу открывался простым нажатием кнопки. Когда дверь отскочила в сторону, передо мной засияла довольная улыбка Марины.
– Ты гений! – она похлопала меня по плечу, подняв облако пыли.
– Дай посмотреть! – я отодвинул ее и выскочил не лестничную площадку.
В тусклом дежурном свете стены казались зелеными. Мы без лишних разговоров поднялись на длинный широкий козырек.
– А здесь еще грязнее, чем везде! – произнес я, оглянувшись.
– Когда-то это было техническим коридором, – ответила мне Марина. – В таких местах чисто не бывает.
Пахло горелой изоляцией и отработанной смазкой. Освещение из жилой части отеля сюда почти не проникало, а застревало мелкими пятнами где-то в потолочных конструкциях. Лишь у самого пола виднелся свет от плоских белых прямоугольников в стене, служивших скорее разметкой, чем светильниками. При каждом шаге толстый слой невесомой пыли разъезжался от ног, скатываясь валиками.
Другой конец козырька отсюда едва просматривался. Мы осторожно пошли по разметке, внимательно осматривая стены и сооружения под потолком.
– Не смеши меня! – взобравшись на косую вентиляционную шахту, прокряхтела Марина. – Хочешь сказать, что ты ни разу не был женат?
– Формально – нет. Сожительствовал неоднократно, как и все.
– А дети?
– Почему вы, женщины, всегда задаете одни и те же вопросы в одной и той же последовательности?
– А вы, мужчины, никогда сразу не отвечаете, а ломаетесь как старые девственницы.
– Потому, что нам иногда сложно сказать, есть у нас дети или нет, – попытался отшутиться я. – Наверное, где-то и есть. А у тебя?
– Были, – твердо произнесла она.
– О! …Мне очень жаль.
– Ты не понял! – рассмеялась она. – Надо говорить «были», потому что, если ты их с собой не взял, значит, они остались в другой эпохе. Без анабиоза столько не живут.
