Смотрю, а Яшка с другом Оником разворачивают то, что стояло на тележке. Оказалось, это большое зеркало в черной деревянной раме. Девушка Марта стала крутиться перед ним и поправлять платье. Потом запела что-то на своем чудном языке. В зеркале она смотрелась даже красивее, чем в жизни.
– Фигли-мигли! – подступила к зеркалу молодка в пуховом платке.
– Что хотите? – спросила она, любуясь на себя в зеркале.
– Картошку! – в один голос заявили Яшка с Оником.
– Два мешка! – твердо сказала молодка.
– Семь! – еще тверже ответили ребята.
Молодка даже руками всплеснула:
– Очумели что ль! Покорячились бы с наше, попахали бы с весны до зимы без мужиков! Картошечка-то на бабьих слезах росла!..
Так жалобно она говорила, что, будь это зеркало моим, я задаром бы его отдал. Но Оник стоял на своем:
– Семь!
– Да ему ж цены нет! – вступил Яшка. – Ручная работа!
И он ласково погладил резные загогулинки рамы.
– Креста на вас нет! – возмущалась торговка. Но от зеркала она не отходила, не давая посмотреться в него другим. Рассматривала себя то с одного бока, то с другого, улыбалась ему щекастым лицом. Бедной она не выглядела: в новеньком синем тулупчике, в валенках с галошами.
– Бери, Дарья! Не то я возьму! – вмешалась какая-то баба. – Мужик с войны вернется, глядеться в него будет!
В общем, сторговались на пяти мешках. Картошку погрузили на тележку, а сверху положили зеркало. И повезли за ворота – там у Дарьи подвода стояла.
