Отряхивая на себе пальто, Хидеки неожиданно прервал молчание своим нервным смешком:
– Никто, одним словом. Думал я весь такой из себя, подшутил над ними, обсмеял, ловко выкрутившись из их западни, а в итоге!
На его опущенном к земле лице нервно задёргались разбитые щёки.
– Не говори так, – смерив весь нанесённый ему ущерб взглядом, ответил ему Юмеко. – Они не имели права тебя бить, просто ты вёл себя слишком вызывающе.
Слабо улыбнувшись, Хидеки потёр ушибленную челюсть и, подняв с земли разбросанные во время драки вещи, вдруг замер запрокинув голову вверх и слегка съёжился.
– Дождь.
Бушевание погоды получило развязку: уже стихший ветер нагнал тучи, а тучи принесли с собой мелкие капли дождя, нежно падавшие на ссохшуюся от холода кожу. Мягко начавшийся дождь постепенно становился крупнее и переходил в ливень порывами ложившийся на землю. Подгоняемые погодой два путника поспешили забежать под крытую остановку и теперь стояли молча в ожидании автобуса. Хидеки молчал, потому что сейчас он глубоко в себе боролся с минутной слабостью, жалостью к себе и яростью, хищным зверем вцепившуюся в него. Юмеко тоже молчал, потому что не знал, что сказать и где-то глубоко в душе понимал, что его слова будут только лишними в эту минуту. Наконец подошёл автобус, хлопком дверей забрав с собой Хидеки. Именно в таком побитом и промокшим виде он встал на порог дома и немного промедлив, открыл ключом дверь.
Из квартиры пахнуло теплым воздухом. На часах было уже восемь, на целый час больше того времени, когда Хидеки должен был быть дома – он попытался незаметно прокрасться. Сзади предательски хлопнула дверь. На шум к входу вышла его мать. Воцарилось неловкое молчание, на протяжении которого Хидеки бессильно пытался скрыться от внимательно изучавшей его побитый вид матери. Первым молчание нарушила она, взволнованно спросив у Хидеки, что с ним произошло.
– Шел по улице и меня сбила с ног собака. – буркнул он, не придумав ничего лучше.
– И какой же породы?
– Я взрослый человек! – не удержав вспылил Хидеки. – Мама, мне восемнадцать лет! Я имею полное право приходить домой в каком мне заблагорассудится виде, когда мне это только вздумается!
– А я, как твоя мать, имею право знать, что с тобой произошло. Вдруг тебя избивают, а ты даже сдачи дать не можешь.
Слова о его слабости подействовали на Хидеки, как искра на пустую канистру из-под бензина.
– Их было двое! И это я их побил! – стал он, разгорячившись, врать в большей степени себе, чем матери.
– Отец бросил нас, но я!.. я никогда не сбегал! … – задыхаясь от ярости и ударяя по стене, вопил Хидеки – Я не трус как он!
– Не смей!
Пощёчина звонко щёлкнула по лицу Хидеки. Отдаваясь в ушах этот звон давил в создавшейся пустоте и ужасал своей нелепостью. Он хотел ещё что-нибудь ей сказать, и слова буквально копились у него на языке, но пощёчина слишком твёрдо врезалась в его мозг, всплыв совсем свежими воспоминаниями драки. Судорожно хватая ртом воздух от скопившейся ярости, Хидеки молча ушёл к себе в комнату швырнув в ванну пальто и хлобыхнув дверью.
Его мать же в это время, не в силах признать очевидного мучилась мыслями о том, что могло статься с её сыном. Он всегда был каким-то молчаливо улыбчивым, никогда не жаловался, а на вопросы о школе отвечал лишь вскользь. Ей и не могло прийти в голову, что он что-то скрывает… Она поздно приходила с работы и мало его видела. Не находя успокоения в обычных отговорках почти всех матерей о том, что во всём виновата компания и прочие внешние условия, она решила выйти проветриться.
