С кого другого было бы достаточно пакостей для одного вечера, но не с Константина. Обратив внимание, что Ганнуся дичится (а как ей не дичиться, дети, они ведь не все еще понимают, но все чувствуют, в том числе и накал атмосферы), так вот, обратив внимание на Ганнусю, Константин покачал головой и выдал:
– А у ребенка-то явные проблемы с общением, – вот так, в третьем лице о родной внучке и с обескураживающей прямотой. – Ну да, у психологов обычно самые запущенные дети.
Ольга дернула щекой, погладила Ганнусю по голове и сказала как ни в чем не бывало:
– Анечка у нас общительная. Но кроме того, она еще и скромная, воспитанная девочка. Не лезет во взрослые разговоры, не стремится завладеть всеобщим вниманием. Она лучше промолчит, чем глупость скажет.
Галина поставила невестке за выдержку семь баллов по пятибалльной шкале. А уж как хороша была последняя фраза! Уела свекра, как есть уела, и так деликатно, что и ответить нечего – полным дураком выставишься.
– Не мырыгуй ня![24] – сказала Галина.
Сказала негромко, будто про себя, намеренно не глядя на Константина, но кроме него понимать западный диалект было некому. Дошло. Заткнулся, надулся и до ухода говорил мало, только на вопросы отвечал. На прощание полез было к Галине с поцелуями, но она увернулась и снова сказала на захиденском[25]:
– Мачку свою цьомай![26]
Что за вольности? Статус бывшего мужа и вынужденного гостя (черта с два она бы его пригласила, если бы не приезд сына) не дает права так себя вести. Есть жена, кудесница, рукодельница, на все руки мастерица, вот ее и целуй. Про жену Константина слухов по Киеву ходило много. Если хотя бы десятая часть была правдой, то Константину полагалось рогами притолку сшибать. Закономерно. Тридцать лет разницы, да и что тоненькой хрупкой розочке может дать эта толстая противная жаба? В смысле удовольствия, прочие выгоды известны – достаток, жилье в столице, статус в школе, где она при мизерном педагогическом стаже и никаком опыте стала завучем. И не боится ведь, дурачина, такого «семейного» расклада на работе. Пусть они официально не расписаны, тем не менее все же знают. Все знают все про всех. Киев, это вам не Нью-Йорк, здесь не успеешь на Подоле чихнуть, а в Дарнице[27] уже говорят: «Будь здоров!» Можно только представить, сколько кляуз пишут на Константина, да и на «мачку» его тоже.
Проводили. Перекрестились (мысленно), сейчас еще говорят «выдохнули». Усадили Ганнусю смотреть мультики и начали убирать со стола.
– Не бери в голову, – с напускной простотой сказала невестке Галина. – Дурак он, самодовольный надутый дурак. Павлин. Не перестаю удивляться, где были мои глаза в свое время. Уж лучше бы его совсем не было бы в моей жизни!
– Тогда бы и Вити не было, и Анечки, – рассудительно и с охотой откликнулась Ольга. – Я и не беру, что там брать. Только радуюсь, что живем в разных городах и видимся раз в два года. Можно и потерпеть.
Потянуло сыграть ва-банк. Была не была, решила Галина и спросила:
– Про меня, наверное, тоже так думаешь?
Голосу, насколько смогла, придала шутливый тон, но, кажется, не справилась – вопрос прозвучал серьезно. И ответ на него был серьезным.
– Про вас так не думаю, – без промедления, что давало основания надеяться на искренность, сказала Ольга. – С вами бы я хотела жить в одном городе. Может, не в одной квартире, но где-нибудь по соседству было бы замечательно.
