На этом параде-маскараде я насчитала сразу несколько видов форм: Царской России, казачья, что-то наподобие марковского мундира, что-то наподобие немецкой, гусарский ментик и, наконец, что-то собственного покроя. Ватага батьки Махно, не иначе. Речи соответствуют нарядам…
Тут же раздают литературу с пугающими заголовками и «иконы». Иконы – на любой вкус. Хотите Талькова с нимбом, хотите Ивана Грозного, хотите Гоголя, хотите Петра…
– Скоро Москва провалится под землю! Старцы говорят! – шорох меж группы богомольцев.
«Истинно, истинно говорю вам: земля налетит на воздушную ось…» (1)
(1) К/ф «Собачье сердце»
И ведь верят они в то, что говорят! Не знаю как во Христа, но в старцев и в Царя Грядущего, который установит-таки на Святой Руси рай, избив предварительно всех вражин – со всей горячностью прежде комсомольских душ верят. Древняя и самая неистребимая ересь – хилиазм, сперва обратившаяся коммунистическим мифом, теперь легко трансформировалась в ожидание Царя Православного… Как древние иудеи ждали (и ждут) своего мессию – земного Царя, который поразит всех врагов, так и наши патриоты ждут своего Царя. И обрящут однажды… Одного и того же…
Худощавый поэт с остановившимися глазами читает свои стихи. Каждую строфу – словно молотом вколачивает.
Ряженые строятся в колонны. Впереди некто стучит в бубен с экстазом африканского шамана. Тронулись… Все – страшно довольны собой. Они монархисты! Они неустрашимы! Враги должны трепетать от одного их вида! Они им ещё покажут!
Дальше представление я смотреть не стала. К чему? Бессмысленное действо оторванных от реальности людей. Их Родина гибнет, их ближние стонут, взывая о помощи, дел – непочатый край, а люди озабочены тем, как нарядиться на митинг, что намалевать на флажке. Сосредоточенность на таких вещах является стопроцентным свидетельством неспособности ни к какому маломальскому делу и гарантией врагам стопроцентного же отсутствия угрозы.
Примерно в то же время было у меня ещё одно потрясение. Григорий Максимович объявил, что вместе со всей семьёй уезжает из России. В ту пору, когда трудились мы с ним в одной упряжке, эмиграция воспринималась мной не иначе как с осуждением. Со временем молодой радикализм ушёл, и теперь сердцем я не могу осудить уезжающих, понимая их. Но Григорий Максимович! Первейший патриот! Он-то как может?
– Я не хочу, чтобы мои дети росли в атмосфере этой дикой ненависти всех ко всем, этого хамства и бесстыдства!
Что ж, и я этого не хочу, но…
– Что такое Родина, в конце концов? То, где мы сейчас живём, давно не является в духовном смысле нашей Родиной. Нашу Родину уничтожили ещё в 17-м году. А здесь «место, где была наша Родина».
– Не надо цитировать подлеца.
– Пусть подлец! Но мысль-то точная. Нашу Родину мы храним в сердцах. И в этом смысле совершенно нет разницы, в какой точке мира жить и растить детей. Мы и там вырастим детей русскими. И с большим успехом, чем здесь, потому что там не будет такой концентрации злобы и хамства.
– А как же «Нет, и не под чуждым небосводом, /И не под защитой чуждых крыл…» (1)?
(1) А.Ахматова
– А как же «Тоска по Родине – давно / Разоблачённая морока»(2)? Поймите! Речь не о бегстве, а об эвакуации!
(2) М. Цветаева
– По-моему, нас всё-таки к стенке ещё не ставят.
– Когда поставят, поздно будет. Ну, представьте. У вас загорелся дом. Отчий дом, к которому вы всей душой привязаны. Что вы станете делать? Наверное, сперва выведете ребёнка, вынесите самое дорогое. Сами, наконец, выбежите вон. И снаружи приступите к тушению. Возможно, потушите. А если нет, то, оставшись живой и спася самое дорогое, восстановите дом. Или нет? Предпочтёте сгореть вместе с домом?
