– Прасковья, – не отрывая от хозяина восхищённого взгляда, ответила одна.
– Фатинья, – глядя в пол и густо краснея, ответила другая.
– Превосходно. Моё имя, я думаю, вам хорошо известно, – воздержался от представления Нестор. – А это Юлия Александровна. Скоро она хозяйкой вашей станет. И коли работать будете скверно, будет строго вас наказывать. Не так ли, сударыня?
Я послушно кивнула, однако не смогла придать своему лицу сердитого или даже серьёзного выражения. Но крестьянские девушки уже не на шутку испугались.
– Смилуйтесь, барин! Не губите! – взмолилась Прасковья. – Чем прогневали, скажите, исправимся, работать будем! Но не продавайте! От семьи не отрывайте! Я у родителей одна, другие в детстве ещё померли все!
– Бабушка у меня в деревне старая, больная…. Уж месяц с печи не встаёт, – запричитала Фатинья, и слёзы градом полились из её глаз. – Травы заварю ей – не пьёт. Пора уж, говорит….
Фатинья упала на колени, а следом за нею – и Прасковья.
– Полно, любезные! Сейчас же встаньте, – приказал Нестор. – Я и не думал вас продавать. Я этой барышне скоро вместе с рукой и сердцем своим всё, что имею, даром отдам.
– Неужто жениться желаете, барин? Батюшки светы…. Как рано! – ошеломлённо пролепетала Лукерья. – Двадцать годков! Дитя ещё! Погулять бы ещё вам, барин, на воле пожить да порадоваться.
– На что, Лукерья, коли без неё весь свет не мил?! – возразил Нестор и нежно пожал в своей ладони мои похолодевшие от осенней прохлады пальцы. – Вот она – и жизнь счастливая, и радость бескрайняя, и вольная воля моя.
– Да как же вас, Нестор Виссарионович, отец на дело сие благословит? Гневаться станут ведь, со свету сживут. А барышня-то юная ещё, девочка совсем. Как жаль!
– Не беспокойся. Я смогу за неё постоять, – улыбнулся Нестор. – Однако нам пора, Лукерья. Коли захворала, задай девицам работы и отправляйся домой. Не дети малые, управятся и сами. Под вечер проверишь.
– Слушаю, барин, – Лукерья откланялась и вернулась к делам.
– Кто это, Луша? Что за барышня? – неспешно спускаясь следом за любимым с высокого парадного крыльца и придерживая пышные юбки, услышала я вопрос Прасковьи.
– Графини Романовой дочь, – ответила полноватая пожилая крестьянка.
– Красавица! Как раз барину нашему впору, – услышала я уже за своей спиной голос Фатиньи.
– А барин как хорош! – уже тише, но ещё отчётливо донёсся до меня голос Прасковьи. – Никогда ещё его так близко не видала!
– А как увидала, так и обомлела! – недовольно проворчала Лукерья. – Вам лишь бы на князей любоваться! Лучше крыльцо домывайте. Иначе барин старый нам опосля сумерек руки оторвёт!
Оглянувшись, я увидела, что испуганные девушки снова принялись за работу, а Лукерья последовала совету хозяина и пошла отдыхать.
Мы с Нестором спустились в парк, и все взоры обратились на нас. Мужики, разгружающие с телеги мешки с зерном, садовник, подстригающий пожелтевшие кусты, девки в стоптанных лаптях и поношенных сарафанах, тащившие что-то в корзинах, – все приветствовали хозяина благоговейным взглядом и низким поклоном. Те, что были поближе, здоровались. Нестор отвечал на приветствие каждому и почти всегда прибавлял мужское или женское имя.
– Неужели ты помнишь всех крепостных? – удивляясь его памяти, спросила я.
– Всех, безусловно, не помню. Но тех, кто работает в доме, знаю как свои пять перстов, – ответил он. – Нравится ли вам этот парк, сударыня? Поглядите, какие высокие клёны! А дубы! Они ещё рождение Петербурга помнят!
