Общество грез - страница 14



Дядя Питер всегда говорил, что враги нападают не на тех, кто действительно слаб, а на тех, кто признаёт свою слабость. Я пытался выглядеть сильным и независимым, хотя понимал, что эта маска не скрывает всей боли и беспокойства. Когда пытаешься быть тем, кем не являешься, маска безразличия рано или поздно спадает с лица.

Я поцеловал маму, не потревожил Уильяма и, оглядываясь на их спокойные лица, размышлял, какой совет мог бы дать мне дядя Питер, чтобы я смог выжить среди этих людей. Но он был слишком далеко, и я не знал, как вписаться в новый мир, полный лицемерия и пустых слов. И вот с такими мыслями я шагнул в неизвестность, готовый встретиться с теми, кто, по-видимому, не способен был меня понять.

Подойдя к зданию, я заметил двух парней из старшей группы, которые при моем появлении сразу же замолчали, обменялись быстрыми взглядами и начали перешептываться, не скрывая любопытства. Один из них, тот, что выглядел более уверенным, громко произнес:

– Эй, сопляк, это твой отец, тот самый Уильям Дэвис, писатель?

Я сдержался, стараясь не выдать волнения. Стремясь показать, что меня не цепляют его слова, я ответил:

– Да, мой отец Уильям Дэвис. Прошу прощения, я опаздываю, джентльмены, – сухо отрезал я.

– Какие мы культурные, это тебя твои рабы научили? – громко начали хохотать они. Дядя Питер был прав, есть категория людей, которым никогда не стать джентльменами, и с такими нужно разговаривать на их языке варваров.

– А тебя учат твои слуги? Я думал, образование получают от других источников, – дерзко съязвил я, прямо глядя ему в глаза.

– Послушай, ублюдок, передай своему папаше, чтобы он не увлекался рабами, а то твоя мамаша может подхватить заразу, – второй, подтянувшись, добавил с угрозой.

Теперь к ним присоединились еще четверо таких же долговязых парней, и ситуация начала выходить из-под контроля.

Вокруг раздавался громкий хохот, похожий на вой обезумевших койотов, и я понял, что оказался в центре этой травли. Дядя Питер всегда говорил, что, если кто-то задевает твоих близких, ты имеешь право дать им отпор и будешь прав. Но что делать, если их шестеро, а ты один? С ними не поборешься, да и я не был уверен, что смогу победить, когда мне не с чем и не с кем защищаться.

Я предпочел сохранять спокойствие, хотя внутри у меня все кипело. Мне хотелось ввязаться в драку, дать им понять, что они выбрали не того соперника, но я знал, что для меня это может плохо кончиться. Поэтому я предпочел не вступать в перепалку и остаться джентльменом, желающим пройти вперед. Однако мальчики бывают очень жестокими. Я знал, что жестокими становятся те, кто не может найти выход из собственной боли, те, кто теряет контроль над собой. Но эта информация не могла мне никак помочь, потому что даже если бы я знал, что их делает такими несчастными, озвучив это, я все равно получил бы трепку. Задаваясь вопросом, как бы поступил дядя Питер, окажись он на моем месте, я ничего не успел сделать. Изо всех сил я пытался сохранить достоинство, но как только раздались эти слова: «Я научу тебя, как обращаться с рабами» – удар, «Любишь играть с

рабами, люби и получать тумаки» – второй удар, я понял, что оказался в ловушке. Удары следовали один за другим, пока, наконец, не подбежали преподаватели и не разняли эту шайку озлобленных дикарей. Я не мог даже открыть глаза, весь в крови, с опухшими губами, не мог говорить – только выплёвывал молочные зубы. Самое удивительное, что мне не было больно в физическом смысле. Я плавал в крови, но внутренняя боль, эта безысходность, которая давила на меня, захлестнула всё собой, и я понимал, что это не пройдёт. Это была не просто боль, а какая- то дыра внутри, которая с каждым ударом становилась только глубже.