– Кать! – крикнул он. – Иди сюда!
В шелковом халате и тапочках с глазами и ушами кролика, Катя прошла на кухню.
– Были вчера у деда?
– Да, – девушка доставала чашки и насыпала в них кофе. – Будешь?
– Только без сахара, с молоком. И как прошла встреча?
– Нормально.
– Расскажешь?
– Сейчас, кофе сделаю. Юр, я наливаю! Или Пашу подождем? Не будем? – она выставила чашки на стол, достала из холодильника хлеб, колбасу и джем. – А чего рассказывать? Позвонили в дверь, он открыл. Нормальный дедушка, настоящий полковник, гостеприимный, даже не поинтересовался, кто звонит. Я назвалась представителем риелторской фирмы, Юра – адвокатом. Все культурно, спокойно. Зашли, чуть чаю не попили. Сказали – так и так, у нас, то есть у фирмы, которую мы представляем, есть покупатель и предложение заключить с ним договор ренты пожизненного содержания на ну очень выгодных условиях. Всё как обговаривали. Колбасу бери.
– Спасибо. Во сколько приходили?
– Около девяти вечера, в начале десятого, – дополнил отчет подошедший Юра. – Он, когда понял, зачем мы явились, впал в ажитацию. Привет, Эд! Побелел и затрясся весь, словно услышал трансцендентное что-то. Потом его поведение стало совсем девиантным, заверещал в пароксизме колоратурным сопрано что есть мόчи – мол, ни о какой ренте слыхом не слыхивал и ничего такого ему не надо, что милицию сейчас вызовет. Неофобия, короче, на почве аберрации. Маровихеры, кричал, убийцы, уходите сейчас же… и так далее.
– Ты можешь нормально говорить? Без аберраций и прочей чепухи.
– Могу.
– Вот спасибо! И что дальше?
– Ну, дальше… Извинились, что напугали. Предельно куртуазно и вежливо, кстати. Сказали, мол, из самых лучших и чистых побуждений, во имя витальности, что зайдем через несколько дней, когда его мнение инверсируется, и ушли.
– Я же просил выражаться культурно.
– Ладно, извини за диффузность. Больше не буду.
– Всё? Больше он ничего не говорил?
– Всё, – подтвердила Катя. – А что еще?
– Да так, – Эдуард задумчиво уставился на очень худого, желтого Юру в огромных роговых очках, отличавшегося еще и отекшим лицом. – Здоров ты жрать – бутерброд за бутербродом, уже пятый заглотил.
– Тебе завидно?
– Юрик, ты работать-то не собираешься?
– А зачем? Нам с Катькой пока хватает. Мы вот сейчас пишем альбом, ты же знаешь, а когда наше дело выгорит, раскрутим его на эти деньги. Как-то не готов я кричать: «Свободная касса». Катька стихи неплохие пишет, я музыку. Сами аранжировки составляем, сами и записываем. Благо инструменты есть и аппаратура.
– А также пиво и другие алкогольные напитки.
– Это же творческий процесс, куда без пива-то?
– Много записали?
– Три композиции готовы. Катюх, позвони Паше – ждать его или нет?
– Как там твои родители?
– На Кипре. У них туристический бизнес хорошо идет, домик купили, развиваются.
– Зовут?
– Меня?
– Нет, меня. Тебя, конечно.
– Ну, так. Не очень. Летом съезжу на неделю-две. Они же знают, что я не поеду туда жить. Зачем мне? В этой квартире живу, другую сдаю, денег хватает. Понимаешь, я там не смогу заниматься музыкой. Там жизнь совсем другая – солнце, море, все время тепло, а мне тоска нужна. Депрессия и изоляция зимой, ожидание весны. Душевный подъем, когда всё зеленеет, потом сожаление о слишком коротком лете. Все лучшие авторы – что писатели, что поэты или композиторы – могут произрастать только там, где происходит четкое разделение времен года, причем обязательно должна быть долгая и холодная зима, как у нас.
