«Ну и ну!» – подумал Дорохов.
– Кто допрашивал? – спросил он у Киселева.
– Сам, товарищ полковник.
Дорохов читал дальше: «Дружинника, который носит очки, следует также опасаться. Он неоднократно бил наших ребят, есть и еще несколько таких в дружине, которые действуют кулаками…» Ниже шла служебная фраза: «Протокол записан правильно», и подпись Воронина. Следующий протокол зафиксировал показания Льва Ершова, семнадцати лет, работающего учеником токаря на заводе, судимого два раза за кражи. Эти показания были несколько подробнее:
«Дружинника в очках, Лаврова, я знаю почти полгода. Он меня просто ненавидит. Где бы я ни появился, он ко мне все время придирается. Прогонял из сквера, из Дворца культуры. Сказал и другим дружинникам, чтобы и те меня задерживали и приводили в штаб. Лавров при всяком удобном случае бил ребят. 3 августа он пристал ко мне и к моему приятелю Воронину за то, что мы нечаянно толкнули девушку. Бориса Лавров ударил, а меня, когда я хотел заступиться, отбросил в сторону. Я отлетел на несколько метров, упал и сильно расшибся. Потом мы же оказались и виноватыми, и дали нам по пятнадцать суток…»
– Значит, все это произошло за три дня до убийства Славина?
– Точно!
– Как разыскали этих свидетелей?
– Они сами попросились ко мне на прием и дали показания. Сидят тут у нас. Отбывают наказание за мелкое хулиганство.
– Понятно.
Дорохов молча посмотрел на Киселева и, достав из дела протокол осмотра, стал читать, потом отложил в сторону.
– Скажите, Захар Яковлевич, все ли отражено в протоколе, что обнаружили в карманах Славина?
– Конечно все. Я сам был на месте.
– А где одежда Славина?
– Вернули матери. Да вы посмотрите, в деле должна быть расписка.
Дорохов полистал страницы, отыскал расписку, написанную кривыми, дрожащими строчками, и предложил:
– Давайте съездим к Славиной.
– Тут нечего ехать. Это совсем рядом. А зачем?
– Да вот хочу посмотреть… Поговорить…
В дверь постучали, и в комнату вошел Рогов.
– Очень кстати, – оживился Дорохов. – Прочти-ка, Женя, вот эти показания.
Рогов полистал протоколы, удивленно взглянул на Киселева, хотел что-то сказать, но капитан его опередил:
– Ты знаешь этих ребят?
– Конечно. И историю с кинотеатром знаю…
– Вот и отлично: выясни, с кем они дружат, где бывают, как ведут себя, – попросил Дорохов.
Славина жила в пятиэтажном доме, ничем не отличавшемся от остальных, если бы не окружал его фруктовый сад. Было как-то удивительно, что в центре города на ветках висели самые настоящие яблоки, сверкая румяными боками сквозь зелень листвы.
– Жильцам, кто получил квартиры на первых этажах, выделили под окнами крохотные участки земли, помогли достать саженцы. И вот результат. Сначала садоводством занимались только первоэтажники, а потом и остальные жильцы увлеклись и всю свободную землю вокруг домов заняли под сад. Я тоже увлекаюсь, – объяснил Киселев.
Дорохов слушал рассеянно, обдумывая нелегкий предстоящий разговор.
Мать Сергея оказалась высокой худой женщиной. Наброшенный на голову черный старинный кружевной платок почти сливался с землистым лицом, на котором выделялись лишь темные провалы глаз. Женщина остановилась в двери, невидяще скользнула по лицу Дорохова и, заметив Киселева, преобразилась, подобралась, сухие губы исказила сердитая гримаса.
– Что надо? Загубили сына, а теперь Лаврова выгородить хочешь? – Ее хриплый голос взметнулся, перешел на крик: – Не дам! До Москвы дойду, а правды добьюсь! – И, обращаясь уже к Дорохову, тихо и горестно запричитала: – Одна я осталась, совсем одна! Невестку вот в дом ждала… Убили Сереженьку-то!
