Девушка наклонилась к мемориалу и поставила фотографию и свечку поглубже среди остальных, таких же потерянных в огне жертв.
– Со временем образуется. – Ничего другого Маша не придумала, чтобы сказать, но лишь после поняла, насколько глупо звучат эти слова. – Он примет потерю своего брата и будет двигаться дальше. Всё зависит от него самого, примет он потерю или нет. Просто ему правильно нужно всё объяснить. Я долгое время не могла принять смерть бабушки. Она с самого рождения была со мною рядом, а потом – бац, и её нет. Я искала её, спрашивала у родителей, где она. Просто тогда не могла понять, что такое смерть. Никто не мог мне это объяснить, пока сама с возрастом не пришла к осознанию.
Девушка смотрела на фотографию ребёнка, а Маша – на неё саму. Тишину нарушали лишь шмыганье носом и завывание ветра.
– Да, вы правы. Он, конечно, понимает, что произошло, уже сейчас, но мне так страшно заговорить с ним об этом! Страшно, что он переживает это один, поэтому не знаю, что сказать ему в поддержку.
– Если вы считаете себя действительно матерью ребёнка, то обязательно найдёте правильные слова.
Но подбадривающая речь не помогла – девушка только сильнее ушла в себя, и Маша не могла не заметить этого.
– Как вас зовут? – спросила Маша и подсела поближе к девушке.
– Лера.
– Маша. – Она указала на себя. – Очень приятно. Предлагаю завтра встретиться. Возьмём наших детей и где-нибудь, в какой-нибудь кафешке посидим, пообщаемся. Судя по фотографии, наши дети одного возраста, и, быть может, их общение чем-то сможет помочь, сгладить острые углы.
Маша по инерции произнесла это предложение и уже в глубине себя пожалела. Она понимала, что делает всё правильно, что так делают хорошие люди (а именно таким человеком она всегда и хотела казаться), но снова встречаться с этой девушкой она не была готова и поэтому ожидала отрицательного ответа.
Лера повернулась к ней:
– Хорошо.
Дорога меня разморила, и я уснул. Проснулся уже на Хорошевском мосту, откуда открывался отличный вид на Живописный мост – маленький небесный клубок ниток. Мы въезжали в Серебряный Бор, который я очень любил – уютный уголок природы в пределах МКАДа. Я всегда обожал тишину и спокойствие, что царили там.
Дачка, если уместно её так назвать, выглядела внушительно: два этажа с широким открытым балконом и небольшой пирс к Москве-реке. Хочу сказать: неплохо всё-таки зарабатывает востребованный адвокат в столице!
– Ну и хибара! Живи я здесь – сам бы ходил весь день с довольным свиблом и верил в различную ерунду.
Не успели мы выйти из машины, как из соседнего дома донеслись крики: «Помогите!», после чего послышались звонкий шлепок и женские всхлипы. Миша косо посмотрел на участок и продолжил свой прежний путь.
– А вмешаться не стоит? – спросил я.
– Не наше дело. Да и Виктора Палыча лучше лишний раз не беспокоить. Он слушает только Лаврентия Кузьмича – как-никак, вера для него важнее всего остального.
– За один день я услышал о вашей братии чуть ли не больше, чем за всю жизнь, так что ты прав: я не хочу в это лезть.
– Зря ты так: многие люди через веру идут из тьмы к свету.
– О боже, началось!
– Миш, давай не будем об этом! Мне вера не требуется – мне и так живётся хреново.
Внутри дом оказался не беднее, чем снаружи. В нём присутствовал запах достатка, или ощущение того, что мне такого не заработать. Миша умел жить со вкусом и никогда этого не стеснялся, но отдам ему должное: он этого не делал напоказ.
