Очень холодные люди - страница 11

Когда фильм закончился, она пнула пустой стакан под соседнее кресло.

На обратном пути я узнала, что мы уехали из дома только потому, что мама решила не идти к соседям на рождественский вечер. Она подумала, что они заметят отсутствие машины.

О фильме я ничего не помню.

Иногда на перемене я прыгала с девочками через скакалку. Когда наступала моя очередь прыгать, они весело взмахивали ею у меня над головой. В этот момент я думала только о скакалке в руках у девочек – о наших куртках и наших резиновых сапогах с солеными разводами от ледяных тротуаров. Помню тот день, когда я шла домой по хрустящей дороге из серого льда и наступила на замерзшую лужу у забившейся ливневки – нога до середины икры провалилась в студеную талую кашу.

Как-то раз тропинка через ручей вся обледенела. Я упала на спину и не могла встать, выползла на дорогу и прямо по ней дошла до магазина, бросила монетку в телефон-автомат и позвонила маме. Или, может, у меня не было монетки и я позвонила за счет вызываемого абонента, точно не помню. Она накричала на меня и сказала, что ее никогда в жизни домой на машине не увозили. Но она выросла в большом городе, и тротуары там чистили. До дома я ползла, затаив дыхание.

Скоро был мой день рождения. Мама купила мне сатиновое платье-комбинацию с красными и розовыми сердечками, и на праздник я надела его под юбку. Еще мне подарили новую фланелевую сорочку. Она искрилась под одеялом холодным фейерверком.

В тот год за пару дней до моего дня рождения случилась легендарная метель. Выезжать на машине все еще было запрещено, и отец пошел в магазин пешком, купил торт и приволок его домой на санках. Друзей приводили пешком их благодарные, заваленные снегом и делами родители. Мама помогла нам сделать короны из картона, и мы все радостно ходили в них.

На фотографии с того дня я стою рядом с горой снега, которую собрала снегоуборочная машина, – и она вдвое выше меня.

Минус семнадцать, сказала девочка на перемене так, будто с научной точки зрения это было нечто совершенно невероятное, уму непостижимое. Минус семнадцать. Только вот такая температура бывала часто. Никого этим было не удивить. За игрой наши шерстяные варежки промокали насквозь. Минус семнадцать. Наконец кто-то ей ответил – тихо, словно черный медведь, не совсем проснувшийся от спячки. Вообще-то минус восемнадцать.

Надев поверх формы девочки-скаута теплую куртку, я подходила к дверям, украшенным рождественскими венками, и просила расписаться и пожертвовать два доллара за коробку мятного или песочного печенья. Печенье я развозила ближе к весне, но и тогда снега было еще достаточно, чтобы приходилось надевать пакет поверх носков. Даже это не спасало от холода, и покрасневшая обмерзшая кожа горела огнем до конца дня.

Через несколько домов шариковая ручка стала писать темно-синим пунктиром с кляксами. Когда стержень с чернилами замерз намертво, кто-то дал мне карандаш, и я пошла дальше.

После Хеллоуина школа заливала спортивную площадку, и получался каток. Как-то раз я упала на нем и выбила зуб.

На дальнем конце школьного двора сгребали гору снега высотой с двухэтажный дом. Мы обустраивали на ней горки и лестницы, выкапывали пещеры и норы для хранения, украшали палками, сосульками, снежками – они таяли и снова замерзали. Ладони становились розовыми, мокрыми, красными. Чтобы попасть на нашу сторону снежной горы, мы придумали пароль: