– Алёна, какой сейчас Виталий? Болезнь, на ваш взгляд, отразилась на его характере?
– Виталий вообще покладистый. То, что мы его баловали, даёт, конечно, о себе знать. Вседозволенность, разные послабления мимо не прошли, потому что долгое время была еженедельная сдача крови. Когда из пальца – ещё ладно, а когда из вены – целый скандал. Вот и делали что угодно, лишь бы он дал взять кровь. Сейчас, конечно, реже сдаём кровь, но всё равно проблема с этим большая. Он ходит в православную гимназию, в подготовительную группу. Он там самый старший. Нас в этом году в первый класс не взяли. Директор, глядя на него, посоветовала повременить, ещё сил поднабраться.
– Семья у вас большая, четверо мужчин. Финансово справляетесь в такой большой семье?
– Работает только муж, на заводе сварщиком. Ездит в Ликино-Дулёво на завод ЛиАЗ, от нас шестьдесят километров. Уезжает в половине шестого утра. А что делать, если у нас, в Петушках, зарабатывать негде? Причём он у меня не курит, не пьёт, он работящий, а работать-то негде. Он раньше, когда нам только диагноз поставили, работал в Покрове на заводе ЖБИ. Это, конечно, и территориально было ближе. Зарплата там была хорошая. Пока всё было стабильно, всё было хорошо. А потом там зарплаты стали задерживать на месяц, на два, а для нас задержка – сами понимаете. Пришлось уйти. Правда, сейчас у нас открылся завод «Волгабас», тоже будут автобусы производить. Но муж уходить с ЛиАЗа не видит смысла, уже привык.
Тут мы спохватились, что двадцать минут давно истекли и Алёне нужно торопиться за сыном.
Те минуты, что я ждала их, показались мне вечностью. Возникло странное ощущение, словно не было ни 80-х, ни 90-х, ни 2000-х… Вазочки с дешёвыми конфетами, заиндевевшая сосиска в тесте, два шатких пластиковых столика под клеёнкой, продавщица с улыбкой Джоконды идёт покурить за замусоленную занавеску… Всё оттуда, из 70-х. И всё тащится электричка Москва – Петушки по бесконечному замкнутому кругу, мелькают за окнами серые селения в летаргическом сне, и по-прежнему «там за Петушками… сливаются небо и земля… и волчица воет на звёзды».
Но вот вошли Алёна с Виталием (она сняла с него шапку, а он засмущался), магазинчик озарился солнцем его русых волос, и спала пелена с моих глаз.
– На маму похож. Можно с тобой немножко поговорить, Виталий?
– Угу, – кивает он, усаживаясь за стол, с хитрым прищуром поглядывая на мать. (У него с собой два рисунка формата А3.)
– Покажешь мне свои рисунки?
Он протягивает мне листы. На одном роскошная белка с грибом в лапах, на другом во весь рост красавец богатырь с мечом-кладенцом.
– Да ты талант, Виталий. Признайся, ты срисовывал?
– Срисовывал. Людмила Валерьевна поставила рисунок, и мы рисовали.
– Скажу тебе по секрету, не каждый умеет так срисовать. А сколько учеников в твоей группе?
– Очень много. Вот столько папок, – разводит он руками, имея в виду, наверное, личные дела детей.
– А друзья есть там у тебя? С кем-нибудь особенно дружишь?
– Не знаю… Со всеми.
– Ты, я слышала, очень музыкальный человек. (Алёна успела обмолвиться о его занятиях музыкой.)
– Да, на пианино хожу, и на вокал петь хожу.
– А какую песню сейчас разучиваете?
– Мы много там разучиваем, сейчас – «Чёрного ворона».
– А до «Чёрного ворона»?
– «Катерок».
– Можешь напеть?
Виталий не отказывается:
Пошумев моторами, выпустив дымок,
Через акваторию мчится катерок…
– А вот ещё недавно вы учили «Если добрый ты…», – напоминает Алёна.
