Я задумчиво молчала.
— Мы — живые напоминания об ушедших, — ответил за меня же Седвиг. — Тем, кто знал наши тела ранее, на нас либо плевать, либо … мы делаем им слишком больно.
— Мать Эммы расстроилась, — все же сказала я. — Я думаю, она искренне скорбит о потери дочери.
— Стерва Грэмми? — почему-то усмехнулся Седвиг. — Если она о чем-то и может скорбеть, так о том, что не смогла выдать Эмму замуж. Я ведь не ошибусь, если предположу, что в женихи готовили какую-то знать.
Я пожала плечами.
— То ли граф, то ли герцог, то ли…
— Она сдувала с Эммы пылинки, наряжала словно куклу. Эмме запрещалось все, что могло хоть как-то навредить хорошему личику и сделать ее умнее, чем тумбочка. Чтобы не затмила мужа умом и лишним непокорным словом. Так что о дочери Грэмми не скорбит, так же как и о сыне не скорбела.
— О вас? — задала главный вопрос я.
— О Мартине, — рассказал Седвиг. — Парень мог иметь хорошую карьеру в столице, ему готовили место в канцелярии самого императора. Но он слишком любил играть в карты и пить…
— И что случилось?
— Проигрался, напился, ввязался в дуэль, был застрелен оппонентом.
— Как-то глупо.
— А умных смертей вообще не бывает, — заметил Седвиг. — Благо такой же пьяный лекарь был неподалеку, попытался залечить рану. Вышло достаточно неплохо для того, чтобы тело продолжало жить и в нем с горем пополам очутился уже я.
— Почему с горем? — не поняла я.
— Потому что заращивать раны нужно верно. Еще неделю после происшествия я провел в доме Эммы в полузабытьи. Она сидела у моей кровати и читала вслух то стихи, то отрывки из газет. А Грэмми бегала и забирала у нее из рук книги. Стефаниус не забрал меня так быстро, как тебя — поэтому я многого успел насмотреться. У семьи Эммы были сомнения в том, что Мартин все же умер. Им хотелось верить, что мой бред — следствие раны и неверно примененной магии.
— И чуда не случилось.
— Почему же? Я же тут, — развел руками Седвиг. — Это ли не чудо? В нашем мире я умер от рака в больнице. Знаешь ли, это очень обидно — сдохнуть в двадцать три, молодым. А тут второй шанс — я и схватился. Впрочем, мы заболтались. Пошли, я обещал тебе показать столовую и вообще, что тут где находится.
Он указал на дверь, а я впервые задумалась вот о чем.
Если все переселенцы из нашего мира в этом были двойниками, то не означало ли это, что в прошлом мире у меня мог быть брат? Я ведь сирота и мало что знала о том, из какой семьи меня забрали…
— У тебя были родители? — задала я свой вопрос. — В нашем старом мире?
— Почему ты спрашиваешь? — удивился парень, открывая передо мной двери, ведущие в коридор.
Пояснив ему ход своих мыслей, рассказала, кто я, откуда: о приюте и о своей смерти под машиной, а потом с надеждой уставилась на Седвика в ожидании ответа.
Но тот покачал головой.
— Мы не в индийском фильме, воссоединение семьи в параллельном мире было бы слишком чудесным событием, так что мне жаль рушить твои надежды, Вероника. Но у меня были родители — мама и папа. Родные. Мы жили в Англии, и никто из них никогда не был в России.
— Как? — удивилась я. — Мы же говорим тут на одном языке.
— Мы говорим на едином языке этого мира. На языке, который знали наши тела, вот и разгадка, — пояснил Седвиг. — А что касается внешней схожести, то наши двойники не точные копии нас прежних, есть различия. Например, я был левшой. А это тело правша.
— У меня были другие глаза, — припомнила я.
