В моей голове уже потихоньку выстраивалась картинка нового мира. И что-то уже укладывалось, а что-то нет.
Например, стало понятно: магистру в принципе безразлично, кем была Эмма. Ему интересна я и некая сила, которая у меня появилась.
С отцом Эммы Станиславом тоже все ясно. Точнее, почти ясно. Он плевал на дочурку с высокой колокольни, считая ту избалованной девчонкой, и желал выдать замуж. Когда все пошло не по плану, а именно появилась я, вначале решил, что это проделки Эммы, а потом легко вычеркнул ту из жизни. Нет у него больше дочери!
Козел!
И мать.
Я вспомнила женщину около постели. Нервную, суетливую, с бегающими глазами, вот кто действительно достоин сочувствия.
Пусть мы общались всего несколько минут и я даже не знаю ее имени, думаю, она точно будет горевать об исчезновении кровинки.
И мальчишка Мишель с по-прежнему нехарактерным выражением лица для ребенка на вид десяти лет, а казалось, ему целая сотня. Где надутые губы из-за обиды на безвременно почившую сестру? Где скупые слезы? Ну хоть что-нибудь из нормальных реакций на смерть близкого человека?
— Мы мало общались, — сдержанно ответил парнишка. — Нам не о чем было разговаривать. Слишком разные интересы, слишком большая разница в возрасте.
Я заломила бровь.
— Лет восемь? Разве это разница? Нет, понимаю, она вряд ли меняла тебе пеленки, но все же! Это твоя сестра!
— Пятьдесят восемь, — поправил меня парень. — Я несколько старше, чем кажусь. Это долгая история, я бы не хотел разговаривать об этом.
Мои глаза округлились.
Какие пятьдесят восемь? Да он же на вид из-за стола вчера выполз.
— Вероника, — прервал мои вопросы магистр. — Обо всем потом, время в нашем мире не всегда течет так, как ты привыкла. Сейчас важно другое — подготовить тебя к перемещению в академию. Мишель, можешь собрать вещи сестры? Думаю, они пригодятся Веронике в академии.
Мальчишка кивнул и покинул комнату.
— Пока у нас есть несколько часов, позволь тебя еще расспросить, мне важно понять, что ты из себя представляешь и каковы твои умения.
Следующий час я все так же провалялась в кровати, но активно отвечая на вопросы.
Так Стефаниуса несказанно обрадовало, что я неплохо знаю математику и физику своего мира и что поступила на экономический факультет. Имею неплохие познания в истории, начитанна, но выяснились и минусы.
Например, я, как и Эмма, не умела ездить на лошади.
— Это станет проблемой? — спросила я.
— Научишься, возможно, не сразу, — пообещал Стефаниус. — Куда хуже обстоят дела, когда переселенец не умеет ни писать, ни считать. Вот это проблема.
— А так бывает?
— Конечно, — кивнул он. — Переселенцем может быть даже младенец, и нет ничего страшнее маленького, нервного и очень могущественного ребенка, обгадившего пеленку. И как такого обучать? Представь себе.
Я пожала плечами.
Сейчас трудно понять, как и чему будут меня обучать, а они спрашивали про абстрактного младенца.
— Расскажите об академии. Чем я буду там заниматься? Предметы? Дисциплины?
— По-разному, — размыто ответил Стефаниус. — У всех переселенцев есть силы, чаще всего разрушительные, если не придать им огранку. Как у драгоценного камня — не засияет, пока не попадет в руки к ювелиру. В академии именно этим мы и занимаемся. Помогаем людям с талантом и силами найти их верную огранку, чтобы вы засияли ярче. Первый год обычно занимаемся чем-то простым, таким как природная магия земли. Если человек находит себя в этом занятии, то дальше продолжает совершенствоваться в данной стезе. Если нет, то со второго года расширяем горизонты, подключаем тяжелые дисциплины — осваиваем оставшиеся стихии: вода, воздух, огонь и к пятому курсу время.
