Очень важный маршрут. «Коммерсантъ» - страница 14

Сначала я думал, что ждут беды, как старые деятели советского образования, которых не уважают нынешние журналисты. Все же Макаренко насаживали в СССР, как картошку при Екатерине, а здесь, вероятно, служители этого культа. А в постсоветское время появлялись статьи типа «Великий педагог ГУЛАГа». И я уже готовился начать объяснять, что считаю Макаренко гениальным педагогом, а советское содержание не важно, и то, что он в конце поэмы поет гимны ГПУ-НКВД тоже не так важно, хотя, конечно, это царапает. Но тут выяснилось, что мои собеседники вовсе даже не начетчики коммунистического воспитания, а антисоветчики. Выяснилось случайно. Они все – воспитанники Егорьевского детского дома, которым руководил Семен Афанасьевич Калабалин, ученик Макаренко, описанный в «Поэме» под именем Карабанов. О нем написала книгу Фрида Вигдорова – «Путевка в жизнь», и, рассказывая про Вигдорову, Владимир Морозов как-то за полминуты перешел к процессу над Иосифом Бродским и ее записи этого процесса, изданной потом под названием «Судилище». Я все же никак не ожидал услышать всего этого от бывшего детдомовца. «А он у нас свинарником заведовал, – с явной гордостью объяснил Антон Калабалин, сын заведующего детдомом. – А он вот какой. Он брат мой. Мы все братья, а Макаренко, получается, мы внуки. Я в честь Макаренко Антон. А так мы – калабалинцы». Калабалина в 1937 году арестовали по обвинению в антисоветской агитации воспитанников, но после ареста Ежова отпустили. Трудно сказать, как он относился к советской власти.

Это они все втроем мне рассказывали. И много другого. Они переходили от стенда к стенду и показывали воспитанников – макаренковских, калабалинских, с гордостью показывали. Полковник Григорий Супрун (Бурун из «Педагогической поэмы»), вся грудь в орденах. Алексей Григорьевич Явлинский, отец Григория Явлинского, воспитанник Макаренко и тоже продолжатель его дела, тоже в орденах и погонах.

Так семейный альбом показывают, рассказывают – вот это мой брат, полковник, а вот этот врач, а этот пошел в политику, а вот это мы на отдыхе, в Крыму, а это наш дом, а это завод, где работали. Только семья очень большая, тысячи три человек.

Я однажды подвозил парнишку лет 11, подобрал на дороге. Он не был беспризорником, у него оставался отец, который пил, и еще у него был брат, но в тюрьме. Голова его была густо намазана клеем «Момент». Добрые милиционеры поймали его за нюханьем клея и применили свои воспитательные меры. «Убью, убью, убью, все равно убью», – тупо твердил он всю дорогу, пытаясь вырвать свои волосы. Пожалуй, более острого чувства бессилия я в жизни не испытывал. Я совсем не знал, что делать.

Всякому, кто читал «Педагогическую поэму», ведомо то ощущение растерянности, которое она вызывает.

Он неграмотных за три года доводил до поступления в институт. Из трех тысяч его воспитанников никто не вернулся к воровству и бродяжничеству, никто не сел – так просто не может быть. И совершенно непонятно, как какие-то наробразовские дамы могли что-то возражать и почему он вообще реагировал на эти возражения. Гений и дуры.