– Ладно, не подкалывай. Я специально самые жесткие варианты ответов выбирал, чтобы на результат посмотреть.
– Ну… серьезно получилось.
– Очень. А теперь представь, что такой результат огреб прыщавый паренек лет семнадцати, обиженный на весь мир, который уже второй месяц засыпает с идеей «вот умру, и вы все пожалеете!». Понимаешь? Он верит, что нашел единомышленников, читает «ты не одинок» и прет на сайт, а потом и в Приют. Я почитал, что они пишут, – волосы дыбом встали. Темы для разговоров – красота суицида, самоубийство в день рождения, какой способ наилучший, содержание предсмертной записки и так далее. Даже думать боюсь, о чем они в «кружке» друг с другом беседуют. Елагин, похоже, сам не понимает, какую страшную машину разрушения подложил под свои прогрессивные методы.
Савва с Даниилом переглянулись.
– В смысле?
– Ну, как я понимаю, Елагин не может над ними вечно нянькой сидеть, так? Когда-то приходится выйти на улицу, за едой, за деньгами, за наркотой наконец. Пациенты остаются одни, все вместе в малогабаритной трехкомнатной квартире. Предоставленные сами себе, запертые в глухой коробке о четырех стенах – помните, заваренные форточки? – да еще после алкогольного или наркотического депресняка. И вместо правильных дум о смысле жизни, они подпитывают друг друга негативными эмоциями, с каждой фразой уверяясь в правильности своего выбора. В такой атмосфере суицид не просто вероятен, он – обязателен. Или скажете, что я не прав?
Контроллеры молчали. Чернышов протянул папку Савве, кивнул Даниилу.
– Здесь всё по Елагину. Почитайте, посмотрите, что и как. Будут какие соображения – сразу ко мне. На Грайворонском потолкаться тоже не вредно. Только, Сав, без тотальной войны, штурма и перманентного насилия, пожалуйста. Спокойно наблюдать, отслеживать контакты. Ясно?
Корняков хотел вытянуться во фрунт, щелкнуть несуществующими каблуками, но вовремя вспомнил о тех двоих, что лежат сейчас рядышком на холодном прозекторском столе. В последний раз вместе на этой Земле.
Чернышов с утра опять уехал на Петровку. Вернулся поздно, когда Савва с Даниилом уже дописывали ежедневный отчет и собирались домой.
– Что нового?
Промерзший за день малопродуктивной слежки Корняков мрачно сплюнул:
– Ничего. Мотаемся за Елагиным, как дворняжки на привязи, смотрим, записываем. Новички в Приют идут, валом не валят, но пятерых я сам видел. Две девчонки были, потом еще одна, правда, все трое вечером поехали домой, но последняя через день вернулась, да и потом не раз появлялась. Паренек у подъезда долго стоял, Елагина поджидал. Другой сам добрался, правда, по бумажке, даже у нас спрашивал, как пройти. Оба назад не вернулись, разве только ночью, пока мы не видели. Еще одного привез на такси сам гуру – тот еле ноги переставлял, бедняга. Скорая приезжала несколько раз. Я с водилой немного потрепался: говорит, часто, приезжаем из запоя выводить. Жизнь кипит, в общем. Соседи ментов вызывают через два дня на третий, считают, что за стенкой притон угнездился. Только участковый да отделенческие не слишком в Приют рвутся, знают, что стоит им появиться, как через час-другой вокруг подъезда будет стоять целая батарея телекамер. Мы этот спектакль уже видели. Сегодня утром тоже приезжали, покрутились немного и довольно быстро слиняли. Потом опять скорая побывала. Что еще? Наркоту Елагин берет всё у того же дилера – Стапеля, ну, ты помнишь, я писал в докладной: мелочь уличная, ничего серьезного. Объемы стандартные, пять-десять таблеток. За жратвой психолог наш сам ходит, за водкой тоже. Вчера ездил в Подольск – там у него друзья по семинарии, такие же недоучившиеся, обиженные на весь свет. Несколько раз в малоприметных кафе встречался с людьми. Судя по разговору – просил денег.
