Очевидное-Невероятное - страница 7

– В детстве я был слишком любопытным пацаном, – казённо, будто делал доклад, сказал одноглазый. – Левый, правый… Левый, правый… Никому не верил на слово, всё хотел увидеть своими глазами и потрогать своими руками. Каждый раз, делая мне очередную примочку и или накладывая повязку, родители предупреждали, что ничем хорошим это не кончится. И были правы. Левый, правый… Левый, правый… Кто-то сказал, что если долго смотреть на огонь, увидишь картину происхождения Вселенной. Я пытался раз, другой, третий… Ничего! Может, надо просто поменять угол обзора, подумал я и как-то во время похода, оставшись у костра на ночное дежурство и в сотый раз не достигнув желаемого эффекта, я приблизился к огню настолько, что напрочь спалил себе глаз отскочившей искрой. После этого случая я стараюсь на всё смотреть издалека, при том, что возможности мои, как вы сами понимаете, сократились ровно в два раза!

Я такой человек, что мне нельзя ничего рассказывать. Или показывать. Слишком погружаюсь в сюжет. Например, выходя из кинотеатра, потом долго ещё не могу сообразить, где я и что я. Пока придёшь в себя, отстроишься, а там уж какая-то новая история, и ты снова в ней с потрохами. Так на реальную жизнь ничего и не остаётся. Может, когда моё «Я» говорило обо мне, как о конченном человеке, намекало именно на эту мою дурацкую способность? Или, точнее, изъян?

Так вот и тут – и поезд прошёл, и шлагбаум открыли, и проехали уже достаточное количество пути, а я всё сидел, ослеплённый случайной искрой из костра!

Потом, когда проснулся козлобородый, я, поглядев на его скульптурный профиль, подумал, что он слишком трагически относится к действительности, ведь «трагедия» в переводе с древнегреческого означает ничто иное, как «песнь козла».

Мы уже почти достигли цели, я это чувствовал кожей, как у нас пробило колесо. Собственно, именно это и разбудило козлобородого.

– Не ссать, – успокоил спутников одноглазый. – Пункт назначения на другом берегу, осталось только перейти через мост.

– Я бы мог поменять колесо, – предложил я ребятам. – У вас же есть запаска?

– Замена колеса не предусмотрена регламентом, – доложил козлобородый, забирая сумку из багажника. – Позвоним из лечебки, чтобы прислали техпомощь.

– Откуда? – не понял я.

– Это я не вам, кочумайте!

– Фамилия такая – Кочумайте, – пояснил одноглазый и последовал примеру коллеги. – Литовская. А ещё есть другая, похожая: Забирайте. Так что, забирайте свой чемодан, Багратион Наполеонович, и трусцой по сопкам. Представьте, что мимо вас промчался ваш любимый поезд.

11.

Вот ведь странно, правда? Как только речь заходит о психушке, каждый раз неизменно возникают образы Наполеона, Ленина и Петра Первого! Один и тот же спаянный коллектив единомышленников. О чём это говорит? Знаете, у меня сестра в детстве рисовала дом в виде окна и крыши. Больше ничего её не интересовало – ни стены, ни крыльцо, ни двери. Ни даже печная труба! Окно и крыша! Таково было её исчерпывающее представление о доме.

Через пять минут неспешного хода мы вышли к берегу реки, видимо, той самой, которая давеча так сильно напугала меня. На берегу, у каменного основания деревянного моста располагалась, собранная из полусгнивших щитов, будка с пустым флагштоком – незавершённое пристанище то ли лодочника, то ли паромщика, то ли перевозчика душ. Небритый, худой старик в тельняшке с эполетом, галифе и шапке-ушанке, вышедший нам навстречу, свидетельствовал скорее в пользу последнего варианта. Немного смущал огромный армейский барабан, висевший на ремне через плечо и неизбежно наводящий на мысль об «отставной козе». Однако, в целом, образ перевозчика выглядел довольно убедительно и радовал глаз своим природным естеством, как, например, та же река, будка или мост. При ходьбе старик заметно подпрыгивал, демонстрируя тем самым, крайнюю, максимально лютую степень похмелья.