– У меня там много чего есть.
От острого соуса во рту у Евы образовался пожар. Она подложила себе еще.
– Гостиницы, деловые центры, вложения. Но дома нет.
Рорк обдумал ее слова. Ответ удивил, казалось, даже его самого:
– Когда я уехал из Ирландии, я дал себе слово, что вернусь, только когда у меня будет все: власть, деньги и, хотя я вряд ли признавался в этом даже самому себе, определенная респектабельность.
– Ты все эти цели поразил.
– И я вернулся в Ирландию. Езжу туда регулярно. Но иметь там дом – это совсем другое дело. Это обязательство. Даже если живешь где-то в другом месте, иметь дом – это глубокая, реальная связь. Я к этому не готов.
Ева понимающе кивнула.
– А ты хотела бы иметь там дом? – спросил Рорк.
Ей не пришлось обдумывать ответ и удивляться тоже не пришлось. Глядя прямо на него, Ева сказала:
– То, что я хотела, у меня уже есть.
После ужина Ева свалила на Рорка данные Флореса, отправилась в свой кабинет и принялась за работу. Но сначала на кухне она запрограммировала кофе и вернулась с кружкой к себе за стол. Она сняла пиджак и закатала рукава рубашки.
Свернувшийся в кресле Галахад смотрел на нее обиженными разноцветными глазами.
– Я же не виновата, что ты такой трус – боишься из дому выйти.
Ева отпила кофе и уставилась на него в ответ. Когда кот моргнул, она вскинула в воздух указательный палец.
– Ха! Я победила.
Галахад повернулся к ней спиной, задрал ногу и принялся умываться.
– Ладно, поиграли в «уютный вечер дома». А теперь за дело, – Ева повернулась к компьютеру и вызвала на экране файл Флореса, а затем заказала проверку всех, кто имел доступ к дарохранительнице, на втором уровне.
Ее интересовал Чали Лопес. Священник-боксер родился в Рио-Поко, Мексика. Ева не уловила никаких флюидов вины, исходивших от него, но что-то в нем ее настораживало. Он имел прямой и самый простой доступ к вину, и он был священником, а священник должен скорее распознать самозванца, чем – как это называется? – мирянин.
И все-таки она не уловила флюидов.
И не располагала чем-либо, хоть отдаленно напоминающим мотив.
Может, что-то сексуальное? Три парня живут в одном доме, вместе работают, едят, делят досуг. Могли сблизиться больше, чем просто соседи и коллеги. Нельзя сбрасывать это со счетов.
Священникам не полагается сближаться – друг с другом или с кем бы то ни было. Но они сближались. И так было всегда, на протяжении веков.
Флорес не был священником. И в течение пяти… нет, уже почти шести лет соблюдал обет целомудрия? Неужели он – здоровый, молодой, красивый мужчина – не искал сексуального удовлетворения? Неужели удовлетворял себя сам все это время, чтобы не раскрыться?
Вряд ли.
Итак… Лопес застает Флореса с прихожанкой, или нанятой лицензированной компаньонкой, или… кто бы это ни был. Обрушивает на него свой праведный гнев.
Нет, она в это не верила. Вот просто не верила и все.
Лопесу было сорок восемь лет, он попал в семинарию, когда ему было тридцать. Не поздновато ли для священника?
Флорес – или как его там звать? – прошел рукоположение в двадцать два года, а третий парень, отец Фримен, в двадцать четыре года.
Но Лопес – Чали Лопес с печальными и правдивыми глазами – несколько лет профессионально занимался боксом. Боксер второго полусреднего веса, отметила Ева, с послужным списком из двадцати двух побед, шесть из них – нокаутом. Ни браков, – а это им не возбраняется до посвящения в сан священника – ни официально зарегистрированных сожительств.
