– А это кто? – Залусская указала на недоделанного Пирса Броснана на снимке.
– Не знаю, как его зовут, но голову даю на отсечение, что он в курсе, кто убрал Монику. Я хочу, чтобы ты нашла этого клиента и передала привет от меня.
Повисла тишина.
– Над этим делом работали три группы, – начала после паузы Залусская. – Как я могу это сделать по истечении стольких лет?
– Ты легавая. Ты поможешь мне, а я дам тебе материал на Нобелевскую премию или что там раздают психиатрам.
Саша встала.
– Этот номер не пройдет. Тем более я – психолог, а это большая разница.
В течение какого-то времени на лице Мажены рисовалось разочарование, которое спустя несколько секунд сменилось злостью.
– Мне известны вещи, о которых я не пискнула нигде и никому, – взорвалась она и ударила себя по ногам. Потом принялась тараторить, повысив голос: – Тогда у меня не было этой фотки. Я купила ее кое у кого на воле за кучу бабок, при том что работаю швеей. Мне платят восемьдесят грошей за штуку. Бабла едва хватает на курево и прокладки. То есть работала, пока меня не вышвырнули. Сейчас выеживаюсь, потому что терять больше нечего. За себя я не переживаю, могу и сдохнуть, все равно не выйду отсюда. Но у меня дети. Они живы. Там, за забором. Старая Закревская, мамаша Моники, издевается над ними, изводит, а я ничего не могу с этим сделать. Я хочу, чтобы она отвалила от моих детей, потому что я эту суку не убивала, хотя у меня была куча возможностей это сделать.
Саша подняла ладонь. Мажена прервала словесный поток. Повисла пауза.
– Я помогу тебе до него добраться, – доверительно пообещала преступница.
– Почему тебе это так нужно?
– Потому что я невиновна. – Мажена снова овладела собой, опять стала равнодушной. – Как раз с этим я не имею ничего общего. Можем поговорить о чем-нибудь другом. Но это не я, а меня приговорили за ее похищение и убийство.
Саша опять села.
– Перестань рассказывать байки, тогда, возможно, я соглашусь. – Она улыбнулась. – В чем, собственно, дело?
Мажена размышляла, сказать правду или продолжать косить под законопослушную.
– Я не рассчитываю на справедливость, – решилась она наконец. – Я просто хочу, чтобы он меня навестил. Пусть узнает, что у меня есть эта фотка и что я хочу поговорить. Тогда приедет.
Саша сосредоточилась, не веря собственным ушам. Казалось, что Оса начинает говорить честно.
– Я должна быть гонцом?
Оса пожала плечами.
– Это ведь не так много взамен на исповедь чудовища.
– Пустой треп, – бросила Саша. – Какие у меня гарантии, что ты поможешь мне с материалами?
– Никаких, – прямо призналась Оса. – Я обычно не даю расписок. Но могу дать честное слово.
Профайлер тихо засмеялась, что сильно задело заключенную.
– Я никогда не обещаю того, чего не могу выполнить. У меня есть свой кодекс.
– Не сомневаюсь. – Саша кивнула. – Но вот как-то не доверяю я тебе, не верю. И думаю, что это вряд ли изменится.
Мажена глубоко вздохнула и начала говорить:
– Слушай, женщина, потому что я не стану повторять. Ты его не найдешь? Я придумаю другой способ. Ты не единственная, кто хочет распотрошить меня, вынуть душу и заработать на этом.
– Я занимаюсь этим не ради денег, – возразила Саша.
– Неужели? – Оса наклонила голову, как ловкая кошка, рассчитывающая получить рыбку. – А слава и почет? Гранты? Похлопывание по плечу? Не говори мне, что докторская не повлияет на твои заработки, независимо от того, кто тебе платит. Нет ничего, что делает человека более свободным, чем бабло. Если ты богат, то имеешь право быть придурком, хамом или убийцей. И пусть кто-нибудь попробует этому помешать.
