Закрыла тумбу, продолжая сидеть на корточках. А как хотелось рухнуть на кровать, обнять подушку и расплакаться. Но нельзя…
Чувствовала, что эта посылка от него. Знала. Просто некому больше.
Можно выбросить, раздать, заявить протест и отказаться, чтобы не тронуть свою гордость его грязными подачками. Но… Не могла. Приму. Все приму, и даже думать не стану!
Боролась с желанием открыть лакированную дверку, чтобы рассмотреть то, что стало личным. Моё…
— Идём! Чего замерла? — усмехнулась Настя, вновь заглядывая в комнату. — Там ещё очередь занимать нужно.
Я вышла следом. Шла чуть отдаленно, рассматривая тонкую фигурку Настасьи. Про таких говорят – дама без возраста. Не будь мы в колонии, я бы подумала, что она из хорошей семьи, при статусе и деньгах. Даже здесь её кожа светилась, а огромные голубые глаза пленили сказочным очарованием. Красивая… Её не портили ни синяя косынка, ни бушлат на несколько размеров больше. Шла в лаконичных балетках по рыхлому бетонному покрытию как лебёдушка: осанка прямая, гордо вздёрнутый подбородок и чувство собственного достоинства во взгляде.
— Почему вы ничего не спрашиваете? — мы брели вдоль металлического ограждения, очерчивающего территорию свободного передвижения. Не торопились, будто и вовсе прогуливались.
— Потому что и так все ясно. Ты, я, все мы в колонии, а значит, пора начинать всё сначала.
— Странные мысли, — я усмехнулась и чуть ускорилась, сравниваясь с ней. — Здесь вроде принято думать о прошлом. Это же местная забава такая – ностальгировать, щедро привирая подробностями.
— Поздно о прошлом думать, Арина. Можно рефлексировать сколько угодно, вот только срок от этого не уменьшится. А можно поймать дзен и подумать, для чего тебе это было дано, — Настасья кивнула женщинам, обогнавшим нас на повороте, те сделали то же самое, но как-то странно. Учтиво, что ли. То, что её сторонятся и побаиваются, я поняла ещё вчера, когда двери спальни открылись. Она вошла с матрасом наперевес, из личных вещей – небольшой пакетик, зато взгляд – как у королевы Виктории, не меньше.
— Мне пока далеко до этого. Всё, чего хочется — крушить, орать и биться головой о стену, — выдохнула, впервые произнеся эти слова вслух. — Мне до сих пор кажется, что завтра двери откроются, и мои друзья вбегут, радостно крича о том, что это их очередной тупой розыгрыш. Не верю. Это плохо, да?
— Я здесь уже долго, Арина, поэтому поверь, что фаза отрицания и торга пройдет быстрее, если ты сама не будешь зацикливаться на глупостях. Это только усугубляет положение. Жалость ещё никого не спасала.
— Сразу смирение?
— Ещё рано, — Настасья осмотрела небольшие будки, куда нам было разрешено приходить для звонков раз в месяц, и свернула к скамейке, возле которой можно было курить. Она достала тонкую сигаретку, шаркнула спичкой и обхватила фильтр изящными пальчиками. — Просто живи. Какая разница, какой мир тебя окружает? Уж теперь-то тем более. Если у человека есть смысл, то и путь найдется.
— А если нет смысла?
— А смысл есть у всех. Кому-то на море хочется, кому-то ребёнка вернуть. А ты молодая, у тебя жизнь только начинается. Вот и начни её с чистого листа, поверь, это лучший подход к реальности, чем долбиться головой о стену, — женщина внимательно осмотрела меня и улыбнулась.
— А вам… Долго? — последние слова я буквально шептала, мне было стыдно.
— Две недели, и я буду свободна. Идём, пора звонить бывшему мужу и трепать придурку нервы. Это хобби у меня такое, раз в месяц трачу все минуты, чтобы довести его до инфаркта.
