Майкл внезапно за его спиной чуть шевельнулся, и Том быстро, почти виновато, отпрянул от его стола, делая вид, что просто шел мимо за кофе. Майкл медленно повернул голову, его глаза были пустыми, расфокусированными, отсутствующими, словно он только что мысленно вернулся из какого-то совершенно другого, параллельного мира. Он посмотрел прямо на Тома, но, казалось, совершенно не узнал его в первую секунду.
– Задержался, Том? – спросил он наконец своим обычным ровным, бесцветным голосом.
– Да… отчет… надо закончить… – пробормотал Том, чувствуя себя так, словно его только что застали за подглядыванием в замочную скважину. Он торопливо налил себе обжигающий кофе и почти бегом вернулся на свое рабочее место.
Он сидел за своим столом, но больше не мог никак сосредоточиться на опостылевших цифрах. Перед его глазами неотступно стояли ржавые лопаты, воткнутые в глину, грубые схемы подземного бункера и фанатичные, почти безумные комментарии: «Слава Хранителю!». Тихий Майкл Грейвс оказался совсем, совсем не тем человеком, каким казался все эти годы. Под его скучной, неприметной офисной оболочкой скрывался кто-то совершенно другой. Кто-то темный. Кто-то потенциально очень опасный. И Том вдруг с пугающей ясностью вспомнил все те мелкие странности в его поведении за последние месяцы – его долгие отстраненные взгляды в окно, его почти наркотическую одержимость крепким черным кофе, въевшуюся грязь под ногтями… Все эти мелкие, незначительные детали теперь мгновенно сложились в единую, пугающую, не вызывающую сомнений картину. И Тому впервые в жизни стало по-настоящему страшно на своем рабочем месте. Страшно не за себя. Страшно за Майкла. И еще больше – за его жену и дочь.
Часть 4
Лили все еще стояла перед замаскированным люком в лесной тиши, сердце оглушительно стучало где-то в горле. Грубая реальность бункера, самого настоящего входа в темный подземный мир её отца, была ошеломляющей, почти парализующей. Она понимала умом, что должна немедленно уйти отсюда, бежать домой, спрятаться, но какая-то неведомая, иррациональная сила по-прежнему удерживала её на месте. Нездоровое любопытство, густо смешанное с первобытным страхом, заставляло её жадно осматриваться вокруг, искать еще какие-то подсказки, дополнительные детали этой жуткой, безумной мозаики.
Её испуганный взгляд медленно скользнул по утоптанной земляной площадке, по свежим следам тяжелой лопаты, по небрежно брошенным мешкам из-под цемента, и вдруг остановился на чем-то, что она не заметила сразу из-за волнения. Чуть в стороне от замаскированного люка, почти полностью скрытый густыми зарослями гигантского папоротника и старым, замшелым, поваленным бурей деревом, виднелся невысокий каменный обод. Низкий, грубый, сложенный из крупных, неправильной формы, почерневших от времени и влаги валунов.
Это был колодец. Очень старый, давно заброшенный колодец, какие иногда еще можно случайно встретить в глухих лесах на месте давно исчезнувших с лица земли хуторов или лесных сторожек. Он выглядел невероятно древним, гораздо старше, чем окружающий его уже довольно взрослый лес. Массивные камни его обода были покрыты толстым, бархатным слоем темно-зеленого мха и серебристых пятен лишайников, а тяжелый деревянный ворот с цепью и ведром, если он когда-то здесь и был, давно сгнил без следа и обрушился в темную глубину.
Лили медленно, с замиранием сердца, подошла к нему. От темного зева колодца явственно веяло ощутимым холодом и глубокой, застарелой сыростью, даже в этот теплый солнечный день. Воздух вокруг него казался плотнее, неподвижнее, тишина – глубже, почти абсолютной. Она осторожно, боясь поскользнуться на влажных камнях, заглянула через каменный обод вниз, в непроглядную темноту.
