Одесский фокстрот - страница 22
– Ой, открыла Америку!
– И где ваша хвалёная мужская логика?
– Мы старые больные женщины. Отстань!
– Вот и Боря всё время говорил Ире: «Отстань!»
– О! Она к нему приставала?
– Ага. «Выбрось мусор! Выбрось ёлку! Купи шубу!» В таком духе.
– Шубу в восемнадцать-то лет?!
– Ире было двадцать. И у неё была шуба. И не одна. Она была из очень богатой семьи.
– Всегда вы, женщины, не с тем пристаёте.
– Так она, что, была старше этого Бори?!
– Ага. Прям на целых два года. Старуха!
– А ты помнишь ту старуху, что?..
– Стоп! Надо по второй.
Выпиваем за дружбу.
– А ты помнишь, как я тебя попросил…
– Стать твоей девушкой? Помню. Это было очень смешно. Десять лет мы учились в одном классе. Десять лет дружили. И тут вдруг ты просишь меня стать твоей девушкой. Прямо на твоих проводах в армию.
– А ты мне отказала, зараза!
– Да. Прости. Двадцать лет должно было пройти, чтобы я поняла, что тебе не нужна была девушка. Тебе надо было там, в армии, письма от девушки получать.
– Не двадцать. А двадцать с лишним.
– Знаешь, хотел письма получать от девушки – надо было яснее формулировать цели и задачи! Что я, старому боевому товарищу любовных писем пожалела бы, что ли? Такое бы писала – закачаешься! Закачался бы!
– Всей частью закачались бы!
– Да уж… у тебя всегда был талант к художественному свисту в письменной форме!
– А я бы те письма сохранил и…
– И, кажется, я была права, отказавшись стать твоей девушкой.
Выпиваем за дружбу.
– А я сначала Таньке предложил стать моей девушкой по-настоящему…
– А я, когда работал экскурсоводом в Турции…
– А они мне говорят: «Набросайте нам пример банковского софта…»
– … Так она сказала, что твой брат сказал, что я похож на толстую водопроводную крысу!
– … Так вот, когда говоришь своей группе: «Тут золото не покупайте! Я знаю место, где в три раза дешевле!» Там все же места прикормлены, все гиды на откатах!
– … Так я им и говорю: «Говна с лопаты вам не набросать? На вентилятор сервака. Я это запросто!»
Осень. Море. Обрыв. Тринадцатая. Которая Двенадцатая. Вместо Четырнадцатой, которую раскатали. Пространство-время, в которые можно заглянуть, но в которые уже не вернуться. «Которых» – уже четыре на абзац. А у нас за столиком только три. Но зато по двести.
– А Боря с Ирой…
– Дались они тебе!
– Да.
– Почему?
– Понимаешь, в юности в дружбу не играют. В юности всё по-настоящему.
– В юности кажется, что всё по-настоящему.
– Нет. Не кажется. В юности всё по-настоящему.
– Даже дружба?
– Даже покер!
– Даже любовь.
– Даже смерть.
– Ну, про смерть – это ты пожалуй…
– Ваш зелёный чай!
Он так долбанул чайником об стол…
Он так долбанул чайником об стол, что Ирку обрызгало кипятком. Ирке было не привыкать. К брызгам кипятка, к синякам, к поездкам задницей на капоте. За год семейной жизни с Борькой Ирка стала подвижная и эластичная, как кошка. Ленивой, как кошка, она была и до Борьки. Их, конечно, поженили мамы с папами, но Ирку и Борьку страстно тянуло друг к другу, если между людьми существует страсть в смешные восемнадцать и двадцать. Существует, конечно же! Только эта страсть пока не вся изливается туда, куда и положено изливаться страсти в конечном итоге – не в тела. Юношеская страсть затапливает собою всё пространство. А в Боре страсти было – на взвод голодной солдатни! И не надо путать страсть с похотью. Последняя становится элементом первой много позже. С пресловутым возрастом. А в восемнадцать-двадцать существует только оглушительная и оглушающая страсть юности. А если умножить её на Борькин характер…