Недавние сцены похода всплывали одна за другой, и незаметно для себя Ава сам превратился в картину на пляже: стоял и, казалось, вбирал в себя море, небо и девушку в пене брызг. Древние мифы и сказания жили и работали до сих пор. Насыщение длилось не более пяти минут, но мозг успел закристаллизоваться до такой степени, что голова теперь обрела неживое счастье валуна. Это состояние иногда случалось с ним, и никак не объяснялось, и не определялось. Августу не хотелось называть это ни медитацией, ни трансом, ни черт его знает еще какой популярной паранормальностью. Ему просто иногда нравилось так уходить от мира. Начнешь рыться в терминологии и пойди потом найди за ней то удовольствие, которое просто было, но потом закостенело в классификациях. Теперь у него есть номер в каталоге, и оно тихо пылиться на полочке – ненужное и неинтересное.
Удачно «повтыкав», как говорят в народе, удовлетворенный Август взбодрился, напялил шорты и уже было хотел преодолеть короткий подъем к лагерю, да умиротворение его улетучилось быстрее дыма над костром – на уступе в кустах стоял Боря. И все было бы еще ничего, но проклятая камера была, как всегда, при нем и она, гребаный Экибастуз, не висела на плече без дела! Боря снимал и снимал. Наверное, он снимал и свой сон – это же так необычно!
– Кх-кх, Борис Гадович, я извиняюсь, ты тут давно… портишь вид, – Август успел придать голосу тембр веселого застольного собутыльника, который сейчас тебя напоит, выведет на улицу, а потом ты вдруг как-то сам собой упадешь лицом прямо в лужу.
– Не мешай мне, недостойный, я снимаю море! Кстати, отойди сам и забери свою наложницу из кадра.
– Слушай, оператор, а ну оперативно иди снимать другой пляж. Там… бл… еще лучше море! – Август задрал голову и приложил руку козырьком от солнца. Козырек помогал показывать направление, куда должен был уйти Боря. Но тот и не думал прекращать съемку. Вместо этого он, запинаясь, выдавил еле слышно:
– Какие… как можно… если бы ты знал, как это красиво…
– Ни чертополох тебе красиво! Еще бы! Я сам знаю! Короче, я поднимаюсь! – Август стал решительно подниматься, зная, что он выше и явно сильнее Бори. Но у того в минуту опасности, видимо, включался голос предков, который витиевато предложил:
– Авик, ограненный ты мой, поднимайся, только медленно. В камеру не смотри, пожалуйста! О! Возьми в руки вон ту палку и… так, хорошо… Слегка напрягись. И руки так подергиваются… да не смотри ж ты в камеру! Бездар… о, нет! Талантище! Блистай ярче гранями своего таланта! Прирожденный убийца! Ну, ну… Опа! Снято!
Последняя реплика была брошена тогда, когда «прирожденный убийца» уже брал свою жертву за глотку. Август не злился, его волновал только один вопрос – снимал ли Боря их обнаженку с Катей?
– Все гениально. Теперь ты можешь меня убить. Если не хочешь, конечно, стать звездой мирового синематографа. – Боря миролюбиво улыбался и смотрел прямо в глаза Августу, застыв с его рукою на горле. – Лучше меня… не душить, а сбросить со скалы. Так будет красивее и эффектнее.
– Да? А кто же тогда будет это снимать? – спросил Август с зарождающимся смехом, отпуская покорное горло товарища. – Я буду тебя толкать. Я хорошо смотрюсь в качестве палача, наверное, да?
– Я поставлю на штатив… и автоспуск! – выдал с готовностью Боря, и оба всколыхнули окрестности нервными овациями творческого смеха.
