Один соверен другого Августа - страница 27

Диетическая старушка по прозвищу Мадам Нет перед домом Августа не появлялась давно. Потому ему и в голову не пришло произносить ее имя вслух. К тому же его тело и душа пока вовсе не желали покоя и безмятежности. И даже наоборот: Август просто рвался в бой. Хотелось сражаться сначала с собственными проблемами и опосредованно с людьми, их создающими. Только где-то через пару лет до него дошло, что шарахни он тогда из своего укрытия на южном берегу Крыма по «московско-американским» объектам своим стомегатонным «Не-е-ет!», слово «любовь» имело бы для него совсем другое, более абстрактное значение. Или хотя бы другое придыхание при его произношении. Ведь, решаясь на согласие, мы подписываем себе безапелляционнейший в мире приговор, даже если это «да» стоит под договором с самым сказочно прекрасным персонажем нашей цивилизации. Обычно после «да» пути назад нет, а вот с «нет» всегда можно соскользнуть к «возможно», и потом уже поторговаться, договорится, присмотреться, оглядеться вокруг, и, вероятно, успеть что-то там подсчитать. И только потом всебелозубо сказать «да».

Кстати, если вы вдруг завтра решитесь поупражняться с другим оружием и вместо оглушающего «да» выберете испепеляющее «нет» или даже туповатое «возможно», то помните только одно. В хитромудрой игре под названием «жизнь» только одна цель из-за своего непонятного, переменчивого, полугенильного и сумасбродного строения не поражается никаким оружием. Любовь сама и есть четвертый тип оружия, и бьет она метко нам прямо в сердце из засекреченного природой четвертого измерения.

…Август шел по длинным коридорам Останкинского телецентра в группе «найденных». Было нормально, по-летнему душно даже в бетонном здании. Впереди Августа шли мужчины и женщины, в основном предпенсионного возраста. Возглавляла группу очень подвижная девушка с серьезным лицом. Недовольство Августа своим недостаточно проявившимся в бухте Любви артистизмом теперь выражалось в самозабвенном самоедстве: «Черт побери! Сбрось я на журналистку свое стомегатонное “нет”, поднялся бы высококачественный гриб увлекательных врак и побрехенек! Взорвалась бы бомба драмы, и лучом вспыхнула бы необходимая доза юродства. Подыграй я этой зубастой журналистке с микрофоном, и сразу бы вышло то, зачем она и прилетела тогда в бухту Любви – “шоу!” Получите и смех, и слезы, и любовь на погоны! А я что? А на тебе последний козырь с абсолютно голой правдой! И откуда вылез этот “пионэр… бл… будущий мэр, всем ребятам примэр”?! Да так разошелся по чесноку, что все, видимо, от зависти, аж приуныли: “не перепились еще честные пионэры на Руси!”. И начали искать запасной вариант для нашей героической пьесы. Хе! D’un amour heroique! Интересно, что по-французски образно это будет – “настоящая любовь”. Французы профессионалы в любви и им уже давно ясно, что настоящая любовь – это подвиг!».

У Августа мелькнула мысль, что если бы им всем сейчас накинуть простыни вместо одежды, то эти серо-зеленые стены могли бы сойти за декорации лабиринта кровожадного Хроноса. Время намного страшнее любого минотавра с рожками. «Бред какой-то! – тряхнул головой Август, сбрасывая с себя наваждение неуправляемого творчества. – Здесь работают необычные люди – журналисты. Они, как профессиональные боги, мифы творят своими руками! Находят разных потерянных героев, жертв чудовищ… чудовищных обстоятельств. Воскрешают съеденных прожорливым Хроносом детей, жен, мужей, друзей и прочих родственников. Соединяют души и склеивают давным-давно разбитые гранчаки в прекрасные амфоры! И хватит ерничать, и саркастически гримасничать! Это ведь настоящее чудо! Ну и что же, что оно слегка напоминает конвейер! Ведь только так можно чудо сделать воистину массовым, масштабным и легкодоступным для каждого дома».