Был еще добродушный в трезвости и до омерзения глупый в пьянстве монголоидный толстяк по кличке Тохтамыш – удачная иллюстрация из учебника по истории России времен нашествия ордынцев. Он был не лишен артистизма, вытягивал все песни на караоке, и как-то они были связаны с Ирой-уборщицей то ли массовками в павильонах «Мосфильма», то ли групповухами из далекой дворовой юности. Сеня брался за всякие аферы на грани фола и потому постоянно был завязан делами, гостями, друзьями и, конечно, барышнями без комплексов. На такую ситуацию и нарвался Август, когда дверь ему открыла тициановая модель с бокалом чего-то желтого в руке. С минуту она молча пялилась на Августа из-под полуприкрытых, набрякших от сиреневой краски век. Потом громко крикнула: «Сеня, к тебе!», и Август расслышал ее приглушенное резюме: «Бродяга с баулом. Курьер, что ли?». Сеня тихо ругнулся и через мгновение сам появился в атласно-красном халате с золотистыми драконами на сумоистском туловище. Как так вышло, что невозмутимый Сеня вдруг взорвался, Август не помнил. Скорее всего, он уже снял добродушный костюм после выпитого, и халат сумоиста должен был сразу дать подсказку. Август потом понял, что затронул ту струну музыкального Семена, которую ну никак нельзя было цеплять. Оказывается, если попросить его переночевать и услышать вполне добродушное: «Нет, братан, видишь, какой фестиваль», но при этом продолжать настаивать, упрашивать, а потом, не дай вам бог, угрожать, то его слабая струна всегда лопается. Хорошо, что Ава был в великолепной стадии бесстрашия, и сам спуск по ступенькам не вызвал ощущения чего-то болезненного. Он воспринял отказ по-диогеновски, с привычной невозмутимостью к нему, и пока летел, думал уже о собственной бочке на морском теплом песке. На ближайшие часы его бочкой стала лестничная площадка между этажами. Следующие пару часов он спокойно пересчитывал ноги курсирующих вверх и вниз жильцов, уже узнавая самых талантливых по ритму шага. Последний персонаж такого гостеприимного подъезда запомнился усталыми чертами ненакрашенной «сестры милосердия» в просторном домашнем халате. Она принесла воды и вытерла щеткой пятна грязи на куртке Августа. Но когда тот уже поддался порыву рассмотреть все запасы милосердия поближе и в более комфортных условиях, то сразу всплыл откуда-то из резервов ее памяти ревнивый муж и горластые дети. Пришлось послушаться ее благоразумия и пойти прочь в холодную ночь.
