– Он вас чуть не убил. – Я только сейчас заметил, что ее белая ряса вся в грязи.
– Но не убил же. За это спасибо тебе, – ласково ответила лекарша.
Мне сказать было нечего.
– Ладно, иди уже. Хватит мне на сегодня играть с огнем. Да и проку от меня сейчас… – Она с деланым возмущением махнула ушибленной рукой.
Я кивнул. Что ж, тогда к друзьям. Как приятно будет увидеть Недалью.
* * *
В лагере было мало моих ровесников, но кое с кем я все же водил дружбу. Их я и отправился искать сразу после встречи с монахиней.
Я пересекал поселение, нырял в узкие проходы между хижинами. Собирались мы обычно возле пня в дальнем укромном углу.
При виде Недальи у меня застучало сердце. Она сидела в общем кругу, метая резные кости.
Истинная акарша до кончиков ногтей. Наделенная могучими рельефными плечами, она походила на пантеру – в том числе и нравом. Лицо – квадратное, угловатых очертаний, с резкой линией челюсти и подтянутыми щеками. Небольшие темные глаза украшены длинными ресницами.
Она заметила меня и одарила приветливой улыбкой. О Гуган, голова пошла кругом!
– Хрома, – громко шепнул Трем, когда я подошел. – Опять ешь ее глазами. Нам оставь!
Они с Сиэмени покатились со смеху. Недалья и Колот молчали. Я вновь порадовался, что акары не краснеют.
– Перестань. – Она прижала меня таким взглядом, что я чуть не рухнул под его тяжестью.
У меня дрожали поджилки. Как я о ней мечтал – но Колот был выше и мощнее меня, а на таких девушки заглядываются чаще.
– Садись, любовничек, – подозвал меня Трем.
Мы все одногодки, с самого детства вместе, но со временем мне становилось в их обществе все неуютнее. Я рос не столько могучим акарским воителем, сколько жилистым и проворным вором.
Сиэмени нахмурилась и склонила голову набок. Бряцнули, как кости, вплетенные в ее косы украшения.
– Любовничек? – переспросила она.
Трем чуть замялся.
– От стражника услышал. Он так назвал Джаспера.
Я посмеялся со всеми. К счастью, обо мне тут же забыли. Между собой мы общались в основном по-человечески, на байрском. Трудно сохранять уважение к своему народу, если все люди кругом мнят нас низшим сортом. И даже от такой жизни мы старались брать лучшее.
– Любовничек! – пробасила она голосом Трема.
– Иди ты. – Он игриво бросился в нее грязью.
Колот заворчал.
– Трещите прямо как они. – В голосе зазвучал укор.
Колот был связующим звеном между нами и утраченной жизнью нашего народа: кожа покрыта традиционными воинскими узорами, поперек носа вставлен продолговатый кусок обсидиана. На скуле шипами торчат серьги, как и на обоих желваках, и пара – в бровях. По лицу и по шее извиваются длинными струями выбитые белые полосы. Один лишь голос ничем не украшен и могуче басит, как будто из недр бездонной пропасти. Мощнее лишь бой Утреннего колокола.
– А ты сипишь, будто Гуган тебя в глотку отодрал!
Все расхохотались. Даже Колот тепло усмехнулся.
Трем – по-акробатски сухой и жилистый – тоже успел меня перерасти, но не сильно. Лицо он имел вытянутое, с глубоко посаженными глазами. Были в нем, таком сухопаром и длинноногом, какие-то крысиные черты.
– Кстати… – Трем выудил из-за бревна, на котором сидел, небольшой сверток и воровато оглянулся. Никто чужой не смотрит, можно развернуть. – Гляньте-ка, что раздобыл. – Он плутовски ощерился.
– С ума сошел? – поразилась Недалья. – Узнают – прибьют!
– Не узнают. И не прибьют!
За пнем мне не было видно, что там. Я обошел и чуть не вскрикнул: в руках Трема дымился свиной окорок. Слюнки потекли.
