– Это понятно, – взгляд Рума Лингау стрельнул вдаль по переулку. – Зачем они хотят убить его?
– Осмелюсь предположить, витус, эти самураи решили, будто этот торговец продался иноземцам.
– А он и в самом деле продался? – Рум Лингау грозно нахмурился.
– Кто его знает, витус, – Саян пожал плечами. – Как вам хорошо известно, ненависть к иноземцам растёт. Прошли те времена, когда стирийские моряки в своих башмаках и сюртуках с пуговицами на улицах Нандина привлекали толпы простолюдинов, будто они не люди, а бородатые женщины или экзотические попугаи. Теперь для тассунарцев все без исключения иноземцы зло. Дошло до того, что доблестные самураи принялись срывать ненависть на простолюдинах. Как вы понимаете, – Саян усмехнулся, – в самую первую очередь на торговцах. Ведь покарать их не в пример легче, быстрее и безопасней, нежели настоящих иноземцев.
– Ты намекаешь на ту грязную историю, что произошла в Реминке с месяц тому назад? – Рум Лингау вновь недовольно нахмурился.
– Да, витус, – Саян кивнул. – Вы же сами видели, как Реян Бобрун, представитель Марнеи при дворце вашего отца, потребовал официальных извинений, отставки главы Реминка, а так же покарать преступников.
– Два первых требования были тут же удовлетворены. Моему отцу и в самом деле пришлось извиняться, – Рум Лингау натужно вздохнул. – Одна радость: так называемые преступники найдены не были, да и вряд ли их когда-нибудь найдут.
Юный принц тихо кипит от негодования. Его отцу, десятому императору Тассунары, и в самом деле пришлось извиняться перед витусом Бобруном, официальным представителем Марнеи. По меркам островной империи, невиданный позор. Ну а что касается тех самураев, что прирезали двух иноземцев и едва ли не до смерти напугали третьего, то принц им откровенно симпатизирует.
– Самое ужасное, витус, в другом: – Саян пришпорил коня, – больше всего от нашествия иноземцев страдают простолюдины, но острее всего переживают самураи и…, – Саян выдержал небольшую паузу, – уже от них вновь страдают простолюдины.
Тот торговец, что пробежал мимо вас, – Саян махнул рукой в сторону переулка, – далеко не первый простолюдин, что пострадал от гнева доблестных самураев. В том же Реминке несколько ранее был убит слуга-рюкунец. Вся его вина была только в том, что он имел глупость надеть старый поношенный сюртук своего господина-фатрийца. Однако этого оказалось вполне достаточно, чтобы расстаться с головой прямо на одной из людных улиц Реминка.
Рум Лингау молча пришпорил коня. Да и что можно было бы ответить? Маленький инцидент на Овощной улице лишь на пару минут отвлёк юного принца от давнего беспокойства. Рум Лингау держится молодцом, как и полагается настоящему самураю, однако на его щеках то и дело проступает красный румянец, а глаза то и дело нервно дёргаются по сторонам.
Нервозность принца передалась коню. Гром, статный скакун из личной конюшни императора, то и дело спотыкается на ровном месте. Стальные подковы то и дело с треском задевают округлые булыжники мостовой. Не будь сейчас в разгаре ясный день, то копыта коня каждую минуту озарялись бы яркими искрами.
Впереди по улице, из питейного заведения с замысловатым названием «Итага над заливом», вышел какой-то богатый самурай. Накидка на плечах не просто чёрная, а лоснится от чернильной черноты словно полированная. Исподнее кимоно приятного синего цвета, причём явно из дорого шёлка. Рукоятки и ножны мечей за поясом слепят белизной и золотыми узорами. Кем бы не был этот самурай, но он явно весьма знатного происхождения и далеко не бедный.
