Лине вообще не нравились эти его методы. Вроде бы, его чувство к ней было искренним, но все же она не верила ему до конца. Возможно, в глубине души она понимала: как только он удовлетворит свою потребность заставить ее хорошо относиться к жизни, он сразу же ее бросит. Возможно, она не видела себя так, как видит ее он.
Каковы бы ни были ее мотивы, они были вместе уже полгода. За это время, все же, она не до конца прониклась его очарованием. Она не верила в его искренность, часто отталкивала от себя, но не настолько, чтобы он покинул ее. Его внимание к ней ей нравилось – но не в той степени, чтобы он был этим удовлетворен. Ей каким-то образом удавалось держать его ровно на такой дистанции, чтобы он от нее не отказался, а, напротив, испытывал тягу к ней, заставляя в ответ ее хорошо относиться и к жизни, и к нему. Она была загадкой, которую ему очень хотелось разгадать. Ее непреклонность и, в целом, ее отношение к нему были не очень любвеобильными. Она его не любила, а скорее жалела, ведь его нельзя было не жалеть, поскольку он оказался в плену своего хорошего нрава и своей приятной личности.
– Привет, прелесть. Как ты себя чувствуешь? – спросил Мишель, входя в палату. Лина взглянула на него и нахмурилась. – Ты прекрасно выглядишь. Многие после операции выглядят страшно, но ты – прекрасно.
Его замечание ее совсем не утешали.
– Конечно, ты понесла тяжелую потерю. Мне крайне неловко от того, что произошло – потеря ребенка и все такое.
– И все такое?! – в голосе Лины чувствовалось раздражение.
В этот момент Мишель был похож на грустного щенка – с немым вопросом в глазах, не зная, что ответить.
– Из-за твоей бездумной езды я потеряла ребенка. Не надо тут приукрашивать!
Она была зла, и не боялась показать это ему. Ее даже не заботило, что вновь испеченные родители могут это слышать. Ему не нравилось, что кто-то на него сердился. Это противоречило его мировоззрению. Еще больше он досадовал, когда его отчитывали перед незнакомыми людьми.
– Я, уф, сожалею. Но, в конце концов, это всего лишь авария, – сказал он, пытаясь ее успокоить.
Он радушно улыбнулся молодой паре в другом конце палаты, хотя им от этого разговора явно было неловко. Ему же отчаянно хотелось извиниться перед ними, поздравить их с рождением ребенка.
Авария та произошла по его глупости. Перед тем, как сесть в машину, она спросила его тогда, в состоянии ли он сесть за руль, и он ответил, что все в порядке. Он слишком сильно давил на газ, включил громко музыку, пел и подпрыгивал на сиденье, посматривал на Лину, приглашал ее тоже подвигаться, но она отказывалась. Его это разозлило, он еще прибавил скорость, но недосмотрел, и машина скатилась в кювет и врезалась в дерево. Удар как раз пришелся с той стороны машины, где сидела Лина. У машины была вмятина на крыле, но не страшно. Проблема была в том, что ремень, хотя и был пристегнут, отстегнулся. От удара Лину выбросило вперед, подбросило вверх, и левым боком она налетела на переднюю панель.
Травма от удара привела к потере плода.
– Авария! – сказала она, ее гнев все усиливался. – Ты вел как сумасшедший. Это ж не тарелку разбить. Ты убил мою дочь!
– Ну да, но…
Ему было трудно подобрать слова, которые могли сгладить его преступление, и он не мог придумать, что могло бы ее утешить. Если бы он сказал что-то типа «но это был всего лишь трёхмесячный зародыш», то это прозвучало бы бездушно. Он подумал было напомнить ей, что она все равно не хотела ребенка, но сомневался, сочтет ли она потерю ребенка решением проблемы. Нет, он ничего не мог сказать, что могло бы смягчить его бездушность. Вместо этого, он вздохнул и сжал губы, силясь нахмуриться. Он посмотрел на нее печальным взглядом в надежде, что она простит его. Она не простила.
